„Но зато теряю другого  союзника — это графа Путятина, который уехал отсюда надолго, а    в его годы надолго нередко означает навсегда.  Ему  я лично обязан тем, что   на меня относительно перестали смотреть, как   на авантюриста, точно     на палестинского концессионера, желающего извлечь    какую-то лично для себя пользу,   и это отношение  ко мне отнимало   у меня последнее желание вести дело. Говорю откровенно, без графа Путятина,   если бы я продолжал заниматься Святою Землею, то лично уже для самого себя, а   не для других. Уезжая, граф передал меня с рук  на руки новому обер-прокурору…“