Вифлеем населен весь арабами греческого и латинского исповедания, которые сохранили под влиянием монастырей, веру отцов своих, посреди всеобщего магометанства. Их главный промысел — перламутровые образа, искусно вырезаемые на раковинах, коими они наделяют поклонников. Но несмотря на христианство, они не изменили духу своего народа: алчности, лжи и коварству, составляющим отличительную черту их характера. Почитаясь защитниками монастырей, они теснят их по своему безначалию, держат в осаде при малейшем неудовольствии и ловят монахов, заставляя патриархию платить за себя дань мусселиму, которому искони они враждебны и до такой степени, что одни лишь их женщины имеют свободный вход в Иерусалим. Но и внутри самого Вифлеема горит вражда между арабами двух исповеданий. Часто выходят они стена на стену, посреди селения, перестреливаясь из-за женщин, которые становятся в первую шеренгу. Ругательства, щедро рассыпаемые арабами, и легкие раны оканчивают по большей части сии междоусобия; но горе тому, кто нечаянно убьет женщину: на него падет общая вражда противников и тогда только возгорится кровавая битва.

 

Вообще арабы Вифлеема славятся мужеством между прочими коленами Иудеи, подобно как жители Наблуса своим буйством. Когда сии последние приходят в большом числе на базар Иерусалима, то многие купцы запирают свои лавки. Однако же личная храбрость не есть душевное, врожденное свойство каждого араба. Они более малодушны и бессильны по своей природе, будучи гораздо способнее к грабежам, нежели к битвам; крепкие и отважные числом своим, а не духом, побеждаемые часто смелым поступком, дерзкою речью, или даже гордою осанкою одного вооруженного, они особенно, между всеми племенами Востока, находятся под влиянием наружного величия человеческого.

 

Нельзя вполне описать всех притеснений, которым подвержены христиане палестинские, не начертав слегка картины безначалия Иудеи, особенно в окрестностях Св. града. Иерусалим, по местному своему положению, должен бы быть включен в пашалик Акрский, обнимающий почти всю Палестину. Но хотя озеро Галилейское и верховья Иордана, текущего по ее восточной границе, принадлежат области Акрской, — остаток Иудеи, к югу от Наблуса, втеснившийся между хребтом гор, Иорданом и Мертвым морем, по своенравному разделу, достался в руки паше Дамасскому, вероятно для того, что сей паша освященный в глазах Порты, как вождь богомольцев Мекки, один только достоин владеть Св. градом, и сие владычество было источником его бедствий. Абдалла, паша Акры, хотя грубый и кровожадный, находился под влиянием сильного мегемета-Али Египетского и франков, которых торговля в Сирии и частые сношения с ее жителями, мало-помалу рассеивали дикий фанатизм поморья. Слабый луч просвещения и устройства проникал во все части пашалика, сжатого и потому крепкого, подчиняя оружию Абдаллы горных арабов.

 

Совсем иное было в пашалике Дамасском. Обширный к югу, где его граница теряется в песках пустыни, наполненный дикими коленами кочующих бедуинов, которые не признают над собою никакой власти и нападают на караван Мекки, если не сторгуются прежде с вождем его; пашалик сей представлял ужаснейшую картину хаоса, и посреди сего хаоса стоял Иерусалим, который бы мог быть обеспечен в областях акрских, только за пять часов от него отстоящих. Следуя примеру бедуинов, горные шейхи племен арабских, уже не кочующих, но поселенных, своевольно враждовали между собою, приводя в трепет слабых мусселимов Иерусалима, о усилении коих тщетно старалось духовенство латинское; ибо градоначальник, как власть законная и зависящая от верховной власти, менее страшен нежели буйные шейхи. Но паша Дамасский столько же был ничтожен в областях своих, как и его наместник. Таким образом вся Иудея сделалась поприщем вражды и безначалия. Два сильных племени арабских, из многих колен состоящие, от времени до времени враждовали между собою, более частными грабежами, нежели битвами: одно — племя Хеврона или эль-Халиль (возлюбленного), поселенное близ могильной пещеры Авраама и Мертвого моря, а другое племя Абугоша, на пути к Рамле. Сею родовою враждою делилась на две главные партии вся Иудея; но они менее были опасны христианам, нежели скитающиеся бедуины, приходившие посреди всеобщей тишины из-за Иордана, грабить безоружных путешественников.

 

Спутник мой князь Мустафин, едва не был зарезан ими на пути к Вифлеему. Надбясь на совершенное спокойствие окрестностей, он не принял никаких мер осторожности и не ожидая меня, пеший хотел идти на поклонение, без всякого оружия и только в сопровождении одного монаха. Но не доходя монастыря Илии пророка, четыре вооруженных бедуина окружили обоих и принудили следовать за собою в лощину. Испуганный монах с ужасом понял их угрозы и совершилось бы злодейство, если бы внезапное появление поклонников на двух противоположных высотах, со стороны Вифлеема и Иерусалима, не устрашило бедуинов.

 

Но хотя есть частные и родовые вражды, между селениями и внутри каждого, все горят равною и постоянною ненавистью к городу и готовы помогать друг другу против мусселима, считая без различия вер, всех жителей Иерусалима его сообщниками. «Вы в городе все заодно, а мы все заодно в селениях;» так говорили они и действовали. Однажды мусселим, желая смирить непокорную деревню Рамы, выступил против нее с своими всадниками, арабами Абу-гоша и Вифлеема, и расположился ночлегом близ гробницы Рахили. Но в течение ночи вифлеемские союзники выкрали всех лошадей его, сбрую и часть оружия, и передали из рук в руки за Иордан. На рассвете мусселим и его воины возвратились пешими с своего конного подвига. Сбор податей был главным источником вражды, дух корыстолюбия и независимости воздвигал одно за другим все селения на мусселима, когда он приходил требовать дани паше Дамасскому. Слабейшие покорялись, надеющиеся на свою силу подымали оружие, а монастыри платили.

 

Духовенство греческое, не пользуясь покровительством Запада, подобно латинам, и лишенное богатств, которыми сильны в Царьграде армяне, совершенно было предано во власть мусульман, поддерживаясь еще несколько памятью древнего величия; но это самое делало его более других предметом корысти арабской и, по старому обычаю, на него падали все их главные требования; ибо арабы не хотели вникнуть в нынешнюю его нищету и бессилие. Таким образом не было меры и конца бесчисленным расходам духовенства Иерусалимского, для удовлетворения ненасытных властей Палестины: дань паше Дамасскому, как верховному владыке, кроме богатых даров и пеней, требованных им при посещении Св. града; дань паше Акрскому и шейху Абу-гошу, за пропуск поклонников; ежегодные дары при избрании или подтверждении мусселима Иерусалимского; жалованье и одежда его стражам, охранявшим монастыри и всем его чиновникам; богатые подаяния Молле Иерусалимскому, (который назначался из Царьграда и ценою злата судил все распри христиан), кроме поголовной подати, платимой духовенством наравне с прочими раиями, хотя и не под именем позорного хараджа; дары и одежды всем христианским и мусульманским шейхам Палестины, во всех местах, где только есть монастыри, и сверх того беспрестанные выкупы за поклонников и монахов. — Везде одно только золото и на весах правосудия арабского, и для охранения святыни, и для получения дорогих фирманов, за каждую малейшую поправку в храме: таково было бедственное положение духовенства палестинского; при новых обстоятельствах сего края, под властью мегемета-Али, оно пришло несколько в лучшее состояние.

 

В немногих словах могут заключиться главные средства вспомоществования святыни палестинской: первым, самым важнейшим, было бы открытие храма Воскресения, который один только из всех святилищ христианских на Востоке, затворен для благочестия поклонников, по древнему злоупотреблению власти мусульман, в то время как Вифлеем, Назарет и другие подобные места, избавлены от сего позорного ига. Но и при самом освобождении храма, гроб Господний должен оставаться общею святынею, для избежания распрей между различными исповеданиями, и взаимные условия необходимы для ограничения прав каждого из них. Другим, не менее важным облегчением судьбы Иерусалима, послужило бы нынешнее присоединение его к пашалику египетскому, если бы мегемет-Али, устроивший порядок внутри и в окрестностях Иерусалима, оградивший поклонников от хищности бедуинов, притеснений Абу-гоша и соседних арабов, не действовал только из личных видов и не присваивал себе доходов церкви иерусалимской, необходимых для поддержания святыни, ибо таким образом никогда не могут восстановиться дела Патриархии. Как должно совершиться сие великое, необходимое дело? — не знаю; но сильно и жалостно, в рубище и язвах, вопиет о помощи единоверная церковь иерусалимская к православному отечеству, которого мощная десница, одна только в силах охранить единственное в мире сокровище для христиан — гроб Искупителя!