Нас подняли еще до рассвета и. мы были уже на конях, когда первые лучи солнца позолотили вершины гор, разгоняя сумрак долины. Это был самый трудный и утомительный переход нашего путешествия. Пролегая чрез несколько пересекающих кряжей Ефраимовых гор, тропы по временам совершенно исчезали. Мы несколько раз спускались в необитаемые долины с отвратительными спусками по гранитным плитам, с которых привычные лошади, составив вместе ноги, скользили как на коньках. Затем следовали по руслам горных потоков, подымались на кручи и переваливали иногда чрез самые вершины Ефраимовых гор; не превышающих 3000 футов от поверхности моря.

 

Не доходя двух верст до долины Иордана, мы очутились в узкой расщелине, стены которой в иных местах сходилнсь на пять, много на шесть шагов, а при заворотах расщелина эта казалась просто глубоким колодцем. К тому же она была запружена каменьями различной величины и формы, которые целыми грудами преграждали и затрудняли путь.

 

После такого утомительнейшего хода, мы, под конец, вышли на песчаную равнину, где протекает Иордан. Шатер для завтрака был разбит у ручья, в тени развесистых теребинтов.

Мы совершили этот переход в шесть часов времени. По нашему пути не было видно никаких следов населения. Одни только эти горы, пропасти, долины и расселины казались как бы немыми памятниками тех страшных вулканических переворотов, которые были в этой местности, когда силой внутреннего огня разрывалась земная кора. Надо заметить, что хотя весьма интересно подыматься на эти кручи и опускаться с них в пропасти и трещины, подобные застывшему гигантскому морскому волнению, но должно также сознаться, что это стоит и немалого физического труда.

 

Когда пробирались по дну последней, расселины, невольно представлялась моему воображению та страшная сила громовых раскатов и ударов, какими должен был оглашаться воздух во время  страшных вулканических изменений земной коры. Сомневаюсь, чтобы теперь что-либо могло уподобиться этой силе, и должно думать, что ныне земля сравнительно молчаливо и тихо плывет в мировом эфире, несмотря на всю хлопотню, которую силится произвести на ней беспокойный человек своими взрывами и колоссальными орудиями.

 

Во время отдыха, к нашему привалу подъехало несколько бедуинов. Под одним из них была гнедая арабская кобыла идеально красивых форм. Ничего подобного мы не встречали во все время путешествия. Его Высочество пожелал ее приобрести. Как ни уговаривали бедуина продать кобылу, он сначала было согласился, на минуту соблазнясь золотом, которое ему сыпали в подол, но заметив, что таким образом можно лишиться своего сокровища, вскочил на кобылу и был таков!...

 

Чрез два часа мы пошли дальше, по пустынной и песчаной равнине Гора, как называют долину Иордана, поросшей каким-то сероватым вереском. Иногда ее пересекали покрытые чахлою зеленью небольшие овраги, по которым стекает в Иордан дождевая вода с Иудейских гор, а в иных местах следы этих потоков кончались на равнине целыми пространствами опаленного солнцем камыша, где водятся кабаны и, как говорят, изредка появляются пантеры, спускающиеся с гор на охоту за антилопами. Я отстал с некоторыми товарищами от Великого Князя и переезжая такие камыши, зорко оглядывался по сторонам, хотя был уверен, что ничего не встречу; но мне нравилось настраивать и пугать свое воображенис, чтобы, развлекаясь таким образом, сколько-нибудь сокращать бесконечную дорогу под палящими лучами солнца.

 

У источника, предназначенного для ночлега, не оказалось воды и нам пришлось искать другого. Солнце уже закатилось, когда, наконеп, наш караван достиг ущелья с небольшим ручейком, поросшим камышами и деревьями.

 

Итак, мы странствовалн в этот день от восхода до заката по горам, долинам, ущельям, пустыням, в духоте и жаре, которая в особенности тяготила нас после полудня, когда пришлось идти песками по равнине Гора, лежашей от 1000 до 1200 футов ниже поверхности Океана. Между тем, этот ужасный путь совершил с нами и патриарх Иерусалимский Кирилл, маститый старец, 85 лет, возбуждавший собою обшее наше удивление, в особенности когда мы узнали, что он страдает раком в груди.

 

Окаймляющие эту пустыню горы выветриваются и обсыпаются, издали образуя своими узорчатыми очертаниями разнообразнейшие виды; так например, подходя к ночлегу, мы обогнули выдавшийся в долину гранитный утес, который имел вид громадной, полуразвалившейся постройки титанов.

 

За этот переход, несмотря на то, что я не особенно томился жаждой, мне стало понятно, что даже глаза могут жаждать зрелища воды, этого доб рого гения пустыни; и действительно, где только она коснулась своею благодетельною влагой, там, как бы чудным мановением волшебства, оживляется окрестность, появляются деревья, кусты, поля, луга и вообще, так сказать, готовый приют для человека. Большая часть нашего каравана пришла к ночлегу, когда уже стемнело. Чтобы собрать остальных, зажгли на горе маяк, развели огромный костер, стреляли из ружей, кричали и трубили сигналы.

 

В ожидании приготовления обеда, нам разостлали на траве ковры. Лежа на них, мы отдыхали и смотрели на громадное пламя костра, поддерживаемого сухим камышом. Он ярко освещал близлежащую местность около ручья, погружая все остальное в загадочную для глаза тьму, из которой, по временам, как китайские тени, выделялись черными силуэтами пробиравшиеся к ручью фигуры нукеров, солдат, лошадей... Как будто тьма принимала формы и перебегала с одной стороны на другую, пред огнем пылавшим и вытягивавшимся длинными языками.

 

Ночью было чрезвычайно душно; несмотря на всю усталость, спалось дурно. Моего товарища по палатке душил во сне кошмар. Шакалы не подходили к лагерю и только раза два слышен был с гор их удивленный вой, что в тех пустырях, которые они сами редко посещают, раскинулся наш огромный лагерь.

 

Не трудно себе представить, как заморились наши лошади, люди и вьючные животные, после такого усиленного перехода. Когда, утром, мы опять должны были сесть верхом, то мой бедный конь имел такой заморенный вид, что я даже усомнился, выдержит ли он предстоящую поездку к Мертвому морю и на Иордан. Он едва переступал ногами, переходя постоянно в какой-то неопределенный алюр.

 

Добравшись, через два часа, до Айн-Судтане, или источника Пророка Елисея, бьющий из скал в оазисе древнего Иерихона, я пришел почти в отчаяние: лошадь моя окончательно отказывалась служить. Видя мое затруднение и думая, что я томлюсь жаждой, ко мне подъехал молодой и красивый турецкий солдат, предлагая напиться; но я поблагодарил его и попросил взять мою лошадь на повод, сам же пошел вперед и сделал добрых три версты пешком, разминая уставшие от понукания лошади ноги. На наше счастье тучи заволокли небо и воздух посвежел. Я опять сел верхом, подарив доброму солдату меджидие, и к удивлению почувствовал, что мой конь ободрился и даже лягнул кого-то.

 

Пройдя по нескольким оврагам, между холмами белого и сероватого песку, мы наконец достигли пустынного берега Мертвого моря.

 

Как боковые кулисы театра, так горы и долины, справа и слева, врезались острыми мысами в свинцовую поверхность Мертвого моря, отделяясь друг от друга постепенною яркостью цветов и ясностью очертаний, которые мало-по-малу вдали сливались с облаками и водою в одну туманную завесу.

 

Мертвое море или Асфальтовое озеро (называемое арабами Биркет-Лут, то-есть море Лота) лежит на 1235 футов ниже поверхности океана, в глубочайшей на земле впадине. В северной части оно достигает глубины от 500 до 1000 и даже 1200 футов, а в южной оконечности, где находятся залежи каменной соли, всего 16 футов. На его юго-западном берегу указывают развалины Содома, Гоморры и других вместе с ними погибших городов, которые, судя на изысканиях французского ученого Саси, не были поглощены водами Асфальтового озера, а только истреблены вулканическими извержениями, обратившими всю плодородную долину в соленосернистую пустыню.

 

По указаниям Риттера, Мертвое море на сто частей воды содержит 42,8 солей и асфальтового, или горного масла. Она так густа, что погрузиться в нее нет никакой возможности. Название Мертвого моря как нельзя более соответствует наружному виду этого озера, не говоря о том, что в нем нет ни единого живого существа и что его солонцеватые берега лишены всякой растительности; самый цвет воды как бы подернут мертвенной бледностью.

 

Когда я подъехал, то Великий Князь и многие из товарищей уже разделись и собирались входить в воду. Я живо сбросил платье и последовал за ними. Действительно, нельзя себе представить каким образом лежишь на воде, высовывая руки и ноги во всевозможных положениях и не идешь ко дну. Это совершенно своеобразное чуветво, ни с чем не сравнимое. Я попробовал окунуть лицо, но тотчас же отскочил, так щиплдет и жжет этот рассол в ноздрях и глазах. Мы поплыли к лежавшему против нас острову, с трудом подвигаясь вперед, потому что перемещение в этой воде сопряжено с большими усилиями. Она чрезвычайно прозрачна; везде видно каменистое дно. Его Высочество Князь Евгений Максимилианович уронил свое кольцо с рубином; на глубине, по крайней мере, трех футов, оно лежало как на ладони и мне удалось его достать, причем меня тискали за плечи в воду, а я против воли сопротивлялся, как бычачий пузырь и, наконец, держась за ногу Евгения Максимилиановича, добрался правою рукой до дна и вытащил кольцо. Тело скоро обсыхает и покрывается, как пылью, мелкими кристаллами соли и весьма неприятным, липким жиром. Проглотить глоток этой воды кажется невозможным, так отвратителен на вкус этот горькосоленый и жирный рассол. Когда выйдешь из воды и одеваешься, кажется, что все тело смазано липким жиром и посыпано песком. Чтоб избавиться от этого неприятного чувства, надо было выкупаться в Иордане.

 

Одевшись, мы опять сели верхом, проехали на Иордан, без дороги, песками и остановились у того места, где, по преданию, проповедывал и крестил народ Иоанн Креститель и где принял святое крещение Сам Господь Иисус Христос. На этом месте, в небольшом затоне Иордана, был сделан от берега помост из свежего хвороста и патриарх Кирилл совершил с него службу Богоявления Господня. Во время молебна пели по-русски архимандрит и его церковнослужители. Чрезвычайно отрадно было находиться на том месте, где установилось священное таинство, под благодатною сенью которого мы, христиане, вступаем в жизнь.

 

Подойдя ко кресту, мы отправились купаться, немного выше по реке. Противоположный берег отвесно подымался над водою сажен семь, а со стороны, где мы раздевались, он порос невысоким лесом и кустарником.

 

Иначе как лежа и держась за каменистое дно, купаться нельзя и то сносит в середину течения, из которого трудно выбиться. Вода Иордана тепла; но несется так быстро, что от скорости бега охватывает тело приятною прохладой. В этих местах глубина его не превышает трех футов, а у берега одного фута, при ширине около десяти сажен. Против места, где крестился Спаситель, в плоских берегах, покрытых густым кустарником, река описывает дугу, в вогнутой части которой остается тихая заводь. На вид Иордан мутен, как горный поток, быстро несется, и, как говорят географы, бесследно сякнет в Мертвом море.

Средним числом в Иордане считают на 1000 футов 16 футов падения. Наибольшая его ширина 540 футов, находится лишь у впадения; но в библейские времена, когда горы Ливана и Анти-Ливана еще были покрыты лесами, он, вероятно, имел гораздо большую глубину и ширину.

 

Во время нашего завтрака пошел дождь. — С противоположного берега, за которым начинается страна моавитов, подошли бедуины с навьюченными животными и стали переправляться в брод, но это стоило им не малого труда; течение сбивало с ног, а лошаки упирались и не хотели идти в стремнину.

 

Когда дождь прошел, мы сели на коней и пошли в лагерь, раскинутый в оазисе Иерихона у Айн-Султане. За ним высилась цепь Кварантана. с горою сорокадневного поста, на которой Спаситель готовился к своему земному служению постом и молитвою. На ее восточном склоне, обращенном в долину Иордана, видны пещеры. В этих пещерах, до сего времени, копты пред принятием священства обязательно должны провести в посте и молитве сорок дней.

 

Дорога после дождя стала так бойка, что на глинистых спусках в небольшие рытвины лошади падали, увлекая в грязь своих седоков. Эти падения без ушибов только возбуждали веселый смех и остроты над выпачкавшимися в грязи товарищами.

 

Между тем небо заволакивалось со всех сторон; иногда перепадал дождь; тучи, набегая, клубились по скатам, как дымом закрывали целые  кряжи и сливались с очертаниями гор; или разрываясь, они то погружали в тень, то освещали отдельные места долины, пропуская снопы лучей солнечного света, которые, скользя по ним, резко выделяли из тени крутые голые вершины и плоскости.

 

Через час и сорок минут мы были у деревни Раха, на месте древнего Иерихона, носившего также название "города пальм". От его развалин осталась одна башня, и та неизвестно какого времени. После нашествия евреев на Ханаан, при Иисусе Навине, Иерихон был разрушен; спустя долгое время, опять обстроился при царе Ахаве и после Иерусалима был значительнейшим городом Иудеи. Затем, вместе с ним, пал при Веспасиане; был восстановлен Адрианом и, наконец, окончательно разрушен и сожжен крестоносцами. Теперь на его месте приютилась маленькая арабская деревенька Раха. Мы подошли к ней вместе с возвращавшимся с пастбища стадом курдючных овец с висячими ушами. их гнали пастухи в поколенных рубашках с длинными посохами и широкополою соломенною шляпой на спине. Строгие лица арабов выглядывали среди скученных около башни жилищ, обвитых виноградною лозой и окруженных деревьями, которых зелень посвежела от крупных капель дождя, еще падавших с ее листьев. В воздухе, вместо грозных звуков труб, обрушивших некогда стены и башни древнего Иерихона, раздавалось веселое щебетание пташек, приютившихся в листве и на заборах. К обеду долина покрылась беловатым туманом, а в наступившие затем сумерки опять пошел проливной дождь, с грозою и сильными раскатами грома.