Главная / РДМ в Иерусалиме / Статьи разных авторов / Сердце, вместившее Восток. Н.Лисовой. К 200-летию со дня рождения великого русского церковного историка, основателя Русской Духовной Миссии в Иерусалиме епископа Порфирия (Успенского). Сердце, вместившее Восток.
Н.Лисовой. К 200-летию со дня рождения великого русского церковного историка, основателя Русской Духовной Миссии в Иерусалиме епископа Порфирия (Успенского).
Источник. Журнал "Православный паломник" № 4 (17)/ 2004. С. 55-60.
К 200-летию со дня рождения Загадочное назначение. В июле 1842 года в Вене архимандриту Порфирию снился вещий сон. Ему явился император Александр I и сказал: “Ты знаешь, что в первые годы моего правления Грузия присоединена к моему царству?” – “Знаю, Ваше Величество!” – отвечал Порфирий. – “Там, на Востоке, – продолжал царь, – люди живут как в Авраамов век: им нужно образование”. Уроженец смиренной Костромы Родиною будущего востоковеда была, по его выражению, «смиренная» Кострома, где в Успенской церкви отец Константина Александровича Успенского (так звали в миру преосвященного Порфирия) занимал скромное положение псаломщика. По старинной примете в минуту появления ребенка на свет Божий, по желанию его благочестивой матери, «растворены были Царские Врата». Первая поездка в Иерусалим Из Одессы он получил назначение в Вену – настоятелем русской посольской церкви. Там, как мы помним, и снился ему вещий сон о просветительных подвигах на Православном Востоке. В первый же день, как только он появился в Петербурге, монахи Александро-Невской Лавры, к его удивлению, «поздравляли его с назначением в Святой Град в сане епископа». «Одни почитают и называют меня епископом Иерусалимским; другие говорят, что меня посвятят в епископы в самом Иерусалиме, а все единогласно твердят, что я послан в Святой Град по поводу появления там епископа протестантского». Учреждение Русской Духовной Миссии в Иерусалиме Мысль Порфирия и стоявших за ним петербургских руководителей русской восточной политики о создании Миссии в Иерусалиме не могла прийтись по вкусу местной греческой иерархии. Один из ведущих деятелей Иерусалимского Синода монах Анфим формулировал позицию греческого духовенства так: «здешние синодалы давно уже хлопочут о том, чтобы не было здесь Русской Миссии, ибо они боятся: а) что все славяне православные будут ходить в русскую церковь и смотреть на русских, как на образец (тут есть опасение лишения доходов и влияния на славян), b) боятся открытия злоупотреблений, с) боятся, что патриарх будет возвращен к своему месту, и d) боятся, что Россия мало-помалу положит свои лапы на Палестину» (5).
Тщетно добивался Порфирий у наместников Патриарха права отслужить литургию на Гробе Господнем. Ему было разрешено это лишь перед самым отъездом и только в сослужении с греческим архиепископом. Зато за три дня до отъезда из Иерусалима Синод в торжественном собрании возложил на него золотой крест, на фиолетовой ленте, с частью Животворящего Древа (6). Мысль об учреждении в Иерусалиме Духовной Миссии не поддержал первоначально и генконсул Базили. Скорее всего, из той же боязни подорвать престиж (и материальное благосостояние) местного греческого духовенства. «Русскую духовную миссию всего бы лучше устроить на Ливане, — говорил консул при личном свидании с Порфирием на обратном пути того в Константинополь, — откуда она могла бы действовать и на Палестину. Ибо, по правам Ливанского княжества, русские монахи могли бы купить себе землю и построить монастырь, где угодно, без позволения Порты, как это сделали иезуиты и лазаристы. Ливан есть горнило проповеди и действий религиозных для католиков и протестантов. Здесь же должен быть утвержден центр деятельности и православной Миссии» (7). Но архимандрит Порфирий отстаивал свою точку зрения. Подробный отчет об иерусалимской командировке был представлен им 6 января 1845 г. по субординации посланнику в Константинополе В.П.Титову - Порфирий был в двойном подчинении: МИДа и Синода. Главным в отчете был вывод о насущности создания в Иерусалиме Духовной Миссии как постоянного представительства Русской Церкви при Патриархатах Востока (8). Бумага ушла в Петербург, там ждали архимандрита с отчетами и рассказами. А он, с разрешения Титова, предался научным занятиям. С января до июня 1845 г. – экспедиция в Египет, на Синай, в монастыри Нитрийской пустыни. С августа до января и с марта до конца июня 1846 г. – Афон, с его богатейшими книжными собраниями и монастырскими древлехранилищами… Только 19 октября Порфирий вернулся в Петербург. То ли слишком долго его здесь ждали, то ли по каким другим причинам, но встретили его в северной столице неласково. «Когда я приехал с Востока, жаркий и светлый, - жалуется он в письме А.С.Стурдзе 19 декабря 1846 г., - здесь меня обдали таким холодом равнодушия и таким мраком неведения, что я изумился и затаил горе в моем сердце, которое расширилось было так, что вмещало в себя весь Восток» (9). Разумеется, сердца петербургских бюрократов, в том числе церковных (обер-прокурором Св. Синода был тогда граф Н.А.Протасов), вместить в себя Востока не могли, даже научных целей работы Порфирия в Египте и на Афоне не понимали. Как говорил ему в Константинополе В.П.Титов, один из просвещеннейших дипломатов, поэт, близкий к кругу А.Н.Муравьева, «графу Протасову дико показалось его прошение о дозволении продолжить ученые занятия на Афоне в течение целого года». Вернувшийся из далекой и успешной командировки архимандрит не получил ни квартиры для пребывания, ни жалованья. Безрезультатно обивая пороги в поисках справедливости (или хотя бы нескольких сотен рублей взаймы), он готов был, с его импульсивностью, прийти в отчаяние. Именно в эти холодные петербургские месяцы конца 1846 г. приходила ему мысль «бросить клобук и рясу и бежать, куда глаза глядят» (10). Потом, конечно, стыдился своего малодушия, тем более, что и две комнаты в Александро-Невской Лавре ему предоставили, и все положенные деньги заплатили. Другое дело, что ситуация, в которой оказался он, между двух своих восточных командировок, в Петербурге, достаточно показательна для бюрократических синодальных нравов (МИД и тогда, и позже относился к нему с большим сочувствием и пониманием). Его, однако, по-прежнему торопили с отчетами. А под его пером они по-прежнему превращались в разновидность научных справок и трактатов. Граф Нессельроде уже подал императору Всеподданнейший доклад об учреждении Миссии в Иерусалиме, и доклад этот был утвержден резолюцией Николая I от 11 (23) февраля 1847 г. Эту дату Церковь отмечает как день рождения Русской Духовной Миссии (11). Отчеты же и записки Порфирия продолжали поступать в Синод своим чередом – 15, 20 марта, 14 апреля, 3 мая. Последние из них будут сданы им тому же Титову, в Константинополе, в декабре 1847 – январе 1848 гг., уже на новом пути в Иерусалим. В феврале 1848 г. первый состав Миссии (архимандрит Порфирий в качестве начальника и иеромонах Феофан (Говоров), будущий святитель Феофан Затворник, в качестве его помощника, с несколькими послушниками) прибыл в Святой Град. Порфирий счастлив. «Любо мне жить в Иерусалиме, где я господин своего ума, своей воли, своего времени и дела. <…> Здесь мир мой не возмущаем, свобода моя – совершенная» (12). II часть.
Проблема русского присутствия на Востоке была из разряда сугубо деликатных. Нужно было не только противостоять в дипломатическом и культурном соперничестве европейским державам, не только постоянно подтверждать словом и делом перед турецкими властями отсутствие с русской стороны каких-либо политических поползновений, но и строго блюсти церковно-каноническую норму отношений с древними Патриархатами. Любой неосторожный, хотя бы и вполне доброжелательный по намерениям, жест мог быть истолкован обидчивыми греками как вмешательство в дела иной Автокефальной Церкви. Соответственно, первый период существования Русской Духовной Миссии в Иерусалиме носит черты чрезвычайной, может быть, даже чрезмерной осторожности.
Перед отъездом из Петербурга архимандрит Порфирий получил инструкцию Министерства иностранных дел. Целью учреждения Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, согласно инструкции, было: «1) Иметь в Иерусалиме, как центре православного исповедания на Востоке, представителей Русской Церкви и образец нашего благолепного богослужения; 2) Преобразовать мало-помалу само греческое духовенство, возвысить оное в собственных его глазах столько же, сколько и в глазах православной паствы; 3) Привлечь к православию и утвердить в оном местные народные элементы (т.е. православных арабов), которые постоянно колеблются в своей вере под влиянием агентов разных исповеданий и слишком легко отступают от православия, вследствие недоверия к греческому духовенству и неблагоразумного поведения сего последнего» (1). При этом, несмотря на звание начальника Духовной Миссии, Порфирию было строго наказано «не придавать себе и своим товарищам иного характера, кроме поклоннического, не вмешиваться ни в чем в дела греческого духовенства, ограничиваться предложением советов в случае возможности, не вмешиваться в житейские дела наших поклонников, и вообще всячески стараться не возбуждать подозрений иностранных агентов, дабы не подавать повода к толкам о каких-либо скрытных намерениях России». Понимая двусмысленность своего положения, архимандрит Порфирий назвал однажды в сердцах нашу Миссию «бестолковой и овечьей», но делать было нечего, нужно было приниматься за работу. В Иерусалиме никто не поверил, что прибыл он в Святую Землю со своими сотрудниками в качестве простого паломника. «Никто не считает меня поклонником святых мест, а все признают за дипломатического агента российской державы. Видно, шила в мешке не утаишь» (2). Патриарх Иерусалимский Кирилл II на первых порах разместил членов Миссии в своих прежних покоях, которые занимал, пока был митрополитом. Затем, после ремонта помещений, Миссия водворилась в иерусалимском Архангельском монастыре. Из отчетов, которые о. Порфирий регулярно отправлял в Петербург, мы узнаем, что в конце 1848 г. он ездил в Бейрут – для лечения (ему была произведена операция на правом глазу) и переговоров с Патриархом Антиохийским Мефодием. Иеромонах Феофан (Говоров) «продолжал заниматься изучением языков новогреческого и французского и перевел семь Патриарших грамот о Синайском монастыре. Студент Петр Соловьев составил краткие жизнеописания мучеников Церкви Палестинской и перевел с латинского чин литургии сириано-яковитов и с греческого грамоту Патриарха Досифея о грузинских монастырях в Иерусалиме (1699 г.). Студент Николай Крылов составил краткие жизнеописания мучеников Церкви Александрийско-Египетской и перевел с греческого: 1) письма Патриарха Александрийского Паисия к Государю Алексею Михайловичу 1670 г.; 2) благодарственное письмо египетских христиан тому же Государю за благодеяния, оказанные им Александрийской Церкви» (3). Как видим, уже с первых дней пребывания в Иерусалиме «послушание нашей Духовной Миссии состояло в ученых занятиях» (4). Великим постом 1849 г. все члены Миссии отправились в путешествие по Южной Палестине. Это была их первая научная экспедиция. По возвращении в Иерусалим Порфирия ожидала радостная весть: «В Лазареву субботу началось воскресение Палестинской Церкви». Патриарх Кирилл пообещал начальнику РДМ учредить духовную семинарию для образования сельских священников и «уже вызывает из Сирии друга моего, о. Спиридона, оглашать словом Божиим юных арабчиков» (5). Православие в Палестине, особенно арабская православная паства, составлявшая дискриминируемое греками большинство в Патриархате, действительно, нуждалось не только в серьезной материальной и моральной поддержке, но и, прежде всего, в религиозном просвещении. Патриарх Кирилл выполнил свое обещание. 14 июня 1849 г. задуманное Порфирием греко-арабское училище было открыто – первоначально в Святогробском монастыре, в присутствии всего духовенства и Патриарха. Позже, в 1852 г., было решено школу расширить и перевести в Крестный монастырь. Тогда же начальник Русской Миссии сделался эфором (попечителем) всех патриарших учебных заведений (6). За три месяца до отъезда из Иерусалима (члены РДМ покинули Святую Землю в связи с Крымской войной в мае 1854 г.) архимандрит Порфирий присутствовал при первой проповеди на арабском языке вифлеемского священника Илии, учившегося в иерусалимской школе: «училище, записывает он, в первый раз выслало проповедника слова Божия» (7). В 1853 г. по инициативе начальника РДМ была открыта типография для издания книг как на греческом, так и на арабском языках для православных арабов (8). Необходимость создания типографии давно сознавалась в Иерусалиме. Нужно сказать, что Патриарх Кирилл II, отдавая должное настойчивости архимандрита Порфирия в проведении этой идеи в жизнь, озаботился, однако, чтобы печатное дело шло помимо Русской Духовной Миссии, даже без привлечения тех греческих специалистов, которых рекомендовал архимандрит. Работы в типографии, разместившейся в Никольском монастыре, начались в марте 1853 года. Одновременно с греческими шрифтами, был приобретен и арабский. Первые две книги на арабском языке – Апостол и Катехизис – вышли из печати 14 февраля 1854 года. В течение последующих шестидесяти лет своего существования типография оказала огромные услуги духовному просвещению среди арабского населения. Порфирий мечтал создать при новоучрежденном Патриаршем училище также и Церковно-археологический музей для собирания палестинских древностей, икон, рукописей, монет. Этот замысел не был осуществлен, ибо на Востоке, как писал раздосадованный архимандрит, «привыкли сидеть в потемках» (9). Но вернемся к отчетам. В том же 1849 году «иеромонах Феофан выучился писать святые образа масляными красками и превзошел своих учителей в сем художестве. Природное его дарование обнаружилось само собою». В июле 1849 г. прибыл с Афона иеродиакон Мелхиседек, сын греческого протоиерея, приглашенный Порфирием ради вящей красоты богослужения и заодно для обучения членов Миссии разговорному новогреческому. Изучением арабского руководил Фадлалла Сарруф, «благонравный, предобрый и прескромный муж, из лучшего православного семейства Дамаска» (10). Позже Порфирий так описывал распорядок жизни Миссии. «Общее чаепитие в приемной горнице, общий завтрак и общая нескудная трапеза в столовой с виноградным вином, выписываемым из Марселя, предлагаемы были в определенные часы с молитвами. Все являлись к нарядному столу в пристойных одеждах. Насыщение тела соединялось с питанием души. Во время чаепития, завтрака и обеда всегда шли ученые разговоры на языках арабском, греческом и французском, так что гостиная или столовая служила школою языкознания и разнообразного ведения. Нередко разделяли с нами трапезу греки, арабы, сириане, копты, англичане и русские поклонники» (11). В 1850 году пять месяцев, с 18 марта до 17 августа, Миссия провела в путешествии по Египту (12). 28 марта они прибыли в монастырь Саввы Освященного в Александрии. С 5 апреля отправились в плавание по Нилу. В Каире посетили Новую Патриархию и Никольский храм, построенный в 1845 г. на деньги, пожертвованные Николаем I, и украшенный иконами, написанными в Новгороде в Юрьевом монастыре на средства графини А.А. Орловой-Чесменской. Затем отправились в древние монастыри преподобных Антония Великого и Павла Фивейского на Красном море, посетили Синай и вернулись в Иерусалим через Идумею, «в изорванной обуви и изношенной одежде». В монастыре Святой Екатерины на Синае (июнь – август 1850 г.) Порфирий по просьбе братии составляет каталог греческих рукописей монастырской библиотеки. Это был первый научный каталог самой древней и наилучшим образом сохранившейся библиотеки православного Востока. Изданный лишь 60 лет спустя В.Н. Бенешевичем (13), он и сегодня во многом сохраняет свое научное значение. Один из талантов отца Порфирия – умение привлечь к работе и заинтересовать в ней своих сотрудников. Активное участие в создании синайского каталога принимали, под руководством своего начальника, все члены Миссии. Так, об одной из рукописей, содержащей Ветхий Завет, X-XI веков, Порфирий пометил в каталоге: «Эту рукопись рассматривал помощник мой, иеромонах Феофан. Сам я не заглянул в нее по недостатку времени. Теперь жалею об этом». Всего Феофаном за время работы над каталогом было описано более 70 рукописей. «Несомненно здесь, - писал А.А. Дмитриевский, – приобрел cвятитель Феофан, будущий создатель «Добротолюбия», интерес и любовь к древнегреческой святоотеческой письменности, которою занимался в тиши своей кельи до самой своей блаженной кончины» (14). По-прежнему большое значение придавал начальник Миссии иконописи. В отчете за 1850 г. отмечено, что отец Феофан «хорошо написал весьма большую икону Распятия Христова для Архангельского монастыря и образ Саввы Освященного в человеческий рост для Лавры Преподобного. <…> Студент Соловьев занимался в течение целого месяца рисованием большой иконы Рождества Христова, по образцу Вифлеемскому (15) для вновь сооруженной в С.-Петербурге церкви на Козьем болоте» (16). П.А. Соловьев, впоследствии отец Петр, протоиерей Покровской церкви в Петербурге, и впоследствии постоянно использовался начальником Миссии в качестве рисовальщика, «рисовал ему все, что приказывалось» и «вел себя, как праведник» (17); его рисунки часто встречаются в книгах и альбомах, изданных впоследствии Порфирием. Видным членом Миссии был иеромонах Феофан, будущий великий богослов, святитель Феофан Затворник. Он был включен в состав Миссии по желанию самого Порфирия, который знал о его подвижническом аскетическом настрое, но прежде всего ценил его художественные таланты – к токарному ремеслу, живописи, бисерному шитью (18). Именно его Порфирий прежде всего имел в виду, планируя создание при Миссии школы иконописи для обеспечения образами арабских православных храмов. Художественное наследие святителя Феофана только в последнее время привлекает внимание искусствоведов. Между тем, иконописание в течение всей жизни, в том числе в затворе (1866-1894) останется любимым домашним «промыслом» святителя (19). Правда, отмечает биограф епископа Порфирия, «полная противоположность характеров, воззрений и склонностей на первых порах их совместного существования в Иерусалиме породила между начальником, архимандритом Порфирием, и его подчиненным, иеромонахом Феофаном, недоразумения и настолько шероховатые отношения, что последний отказывался некоторое время от исполнения научных поручений своего начальника и настаивал даже подать прошение об отставке» (20). Потом отношения установились, во время указанного выше путешествия в Египет и на Синай Феофан, как мы видели, охотно помогает архимандриту Порфирию в его научных трудах. Одной из задач, поставленных перед РДМ ее основателями, было привлечение местного православного населения к традиционно пышному и величавому русскому богослужению. Порфирий и сам понимал, что «без русского златоглавого храма и без красного терема» не может быть благолепной церковной службы. Но служить ему пришлось в основном в храме Архангельского монастыря, предоставленного для жительства членам Миссии. Вот как описывает этот храм прибывший в Иерусалим в 1857 г. Б.П. Мансуров: «Церковь святого архангела Михаила ветха, темна, бедна, некрасива и вдобавок так мала, что в ней с трудом помещаются 25 человек, а соборного служения и вовсе совершать нельзя. Церковь не имеет свободного доступа, потому что вход в монастырь зависит от привратника и местного греческого наблюдателя» (21). Служить на Голгофе или на Гробе Господнем почти не удавалось. «В воскресные и праздничные дни, когда в святой храм собиралось много богомольцев, архимандрит Порфирий должен был или участвовать в соборном греческом служении, или, отказавшись от этого, служить литургию у себя в обители; следовательно, именно при стечении народа, когда можно было бы привлекать к нам массы, посредством сравнения нашей службы с греческою, именно тогда Миссия наша должна была вовсе сходить со сцены или сливаться с греками в их соборном служении» (22). В оценке итогов шести лет работы РДМ до Крымской войны мнения историков расходятся. Например, российский генеральный консул в Бейруте К.М. Базили уже через год после прибытия Миссии в Палестину считал, что успех ее «не только оправдал, но даже превзошел все ожидания» (23). Аналогичное мнение высказывал Б.П. Мансуров. «По неимению средств действовать иначе архимандрит Порфирий в Иерусалиме посвятил себя поклонническому подвижничеству и ученым трудам, в которых он находил и утешение, и соответствующее характеру и склонности занятие. Архимандрит Порфирий для себя и для ученого мира недаром пробыл несколько лет в Палестине и в других странах Востока» (24). «Неимение средств действовать иначе» – мягко сказано. Невнимание начальства к нуждам Миссии доводило Порфирия до отчаянного признания «нечем жить» («Книга бытия моего», т. IV, с. 253). Даже и небольшие ассигнованные суммы высылались так поздно и несвоевременно, что Миссия почти постоянно была без денег. Начальнику приходилось ограничивать себя и окружающих в самом необходимом, сокращать и без того ограниченный персонал (25). Сам архимандрит в итоговом отчете 1855 года уже в силу своего положения должен был говорить о положительных результатах Миссии. Впрочем, он лично, да и каждый из членов Миссии, вполне имел право утверждать впоследствии: «никто не скажет обо мне: он праздно прошел по земле» (26). Но в плане политического и духовного русского присутствия в Палестине приходится согласиться с мнением другого авторитетного (и тоже очень «личного») критика, как В.Н. Хитрово. Может быть, Василий Николаевич чуть-чуть и преувеличивал, говоря, будто «первое десятилетнее существование Русской Духовной Миссии прошло совершенно бесплодно. Наука, конечно, обогатилась замечательными трудами отца архимандрита Порфирия, но этим, в основном, и ограничился весь результат деятельности РДМ» (27). К чести Василия Николаевича следует сказать, что по ознакомлении с неизданным наследием епископа Порфирия он существенно изменил свое отношение к основателю Иерусалимской Миссии, более того, выступил инициатором публикации вышеупомянутой «Книги бытия моего» в 1892-1904 гг. за счет Палестинского Общества. Но в том, что касается русского присутствия в Палестине, выводы Хитрово остаются в силе. «Положение Иерусалимской Патриархии, отношение ее к местной пастве, происки иноверных пропаганд – все это для России осталось такою же непроницаемой тайною, какою они были и до посылки Миссии» (28). У Миссии по-прежнему не было ни собственного помещения, ни храма для богослужения, ни средств для какого-либо влияния на церковно-политическую ситуацию в регионе. Но виноваты ли в этом архимандрит Порфирий (Успенский) или иеромонах Феофан (Говоров)? Хитрово отлично понимал, что не виноваты. Не к ним, а к петербургским «сферам» обращены его справедливые упреки: «Таким образом, казалось бы, что Миссия была только бесполезна, но в действительности она была вредна, ибо доказала Иерусалимской Патриархии наш страх перед нею, нашу непоследовательность и возможность проводить (обманывать) нас вполне безнаказанно» (29). Крымская война: до и после В Иерусалиме архимандрит Порфирий пережил и самый пик ожесточенной борьбы между греками и католиками за обладание святыми местами – Вифлеемский кризис, послуживший, как известно, причиной разрыва дипломатических отношений России с Турцией и возникновения Крымской войны. Третий путь на Восток Знакомство с великим князем Константином Николаевичем, первым августейшим паломником в Святую Землю и Председателем Палестинского Комитета, решающим образом повлияло на последующую судьбу архимандрита Порфирия. 24 февраля 1858 г. особое совещание по улучшению быта русских паломников в Святой Земле, под председательством великого князя, на котором присутствовали канцлер князь А.М. Горчаков, министр народного просвещения А.С. Норов, обер-прокурор Св. Синода граф А.П. Толстой, приняло решение отправить на Восток специальную экспедицию во главе с Б.П. Мансуровым и в число ее членов включить архимандрита Порфирия. В соответствующем указе Св. Синода о последнем говорилось, что он: Епископ Чигиринский «Прощай благодатный Афон. Более не увижу тебя, но все лучшее твое уношу с собою», - записал в дневнике архимандрит Порфирий 15 июля 1861 г., завершая свои трехлетние странствования по православному Востоку. В октябре того же года он прибыл в Петербург. Здесь снова ждут его прежние светские знакомства, вновь высшие сановники и особы царствующего дома обращаются к нему за научными консультациями. В 1862 г., по повелению императрицы Марии Александровны, он дает свой отзыв о пергаменной рукописи Евангелия 1272 г., подаренного Ее Величеству Александрийским Патриархом. Для нее же написана работа «Священное Писание у христианских женщин» (СПб., 1864). По заказу обер-прокурора Св. Синода написан развернутый отзыв «Мнение о Синайской рукописи, содержащей в себе Ветхий Завет неполный и весь Новый Завет» (СПб., 1862).
Между тем, уже восемь лет прошло после его возвращения в 1854 г. из Иерусалимской Миссии, а Св. Синод все еще не нашел, куда назначить беспокойного архимандрита. «Я напоминаю, кому надобно, что свыше повелено дать мне должность и что я не знаю, где преклонить главу свою, а мне отвечают похвалами моим дарованиям и познаниям, как будто из них я могу сшить палатку для кочевания у ворот Александро-Невской Лавры или Синода, и вдобавок говорят, что судьба моя требует особых соображений» (47). Пройдет еще три года, прежде чем в Святейшем Синоде «сообразят» о его судьбе. И вновь – только благодаря дружескому вмешательству. Давний знакомец, Арсений (Москвин), обучавший когда-то юношу Константина (еще не Порфирия) греческому языку в духовном училище, а ныне митрополит Киевский, приглашает его к себе в викарии. 14 февраля 1865 г. состоялась его хиротония во епископа Чигиринского, викария Киевской епархии. Служебные обязанности не были для него обременительны. «Вы - язычник, - сказал, улыбаясь, при встрече митрополит своему новому викарию, имея в виду знание иностранных языков. — Итак, будете писать письма от моего имени, кому придется, по-гречески и по-французски» (48). Епископ Порфирий был рад этому назначению. «Бог вознаградил меня, - пишет он одному из товарищей по Академии, - за труды мои и за терпение мое. Хвала и благодарение Ему, праведному и милостивому. Я весьма доволен своею судьбою. В душе моей царит спокойствие неба. Жизнь моя течет плавно, как течет тихий Днепр. Дело у меня есть. Науке служу, как могу» (49). Тринадцатилетний период пребывания в Киеве можно считать самым плодотворным в его жизни. К этому времени относится бóльшая часть его научных публикаций. Многие труды печатались на страницах журнала «Труды Киевской Духовной Академии», другие выходили отдельными многотомными изданиями. Одни только исследования по Афону составили в общей сложности двенадцать книг (некоторые вышли уже посмертно) (50) . О своих занятиях этого времени епископ Порфирий писал: «Меня затрудняет большое богатство материалов для науки, добытых на Востоке, который во время óно мыслил, говорил, писал довольно много. Едва успеваю разрабатывать эти материалы систематически. Наскучит мне, например, исследование ересей, принимаюсь за историю. Надоест она, пускаюсь в область богословия. Перестану богословствовать, начинаю сличать священные тексты древние или занимаюсь историею изящных искусств. И вот так время мое летит, да и меня уносит к тому рубежу, за которым уже нет времени, а есть вечность». Помимо кабинетных штудий, епископ Чигиринский остался в памяти киевлян благоговейным совершителем церковных служб, знатоком и устроителем церковного пения, создателем и благоустроителем православных храмов. Но главное по-прежнему совершалось в ночной тиши иноческой кельи. «Мое усердное служение церкви, царю и отечеству, — говорил Владыка Порфирий в начале семидесятых годов, - никогда не отягощало меня. Но в глуби души своей я всегда сознавал стремление к успокоению от всех служебных дел к созерцательной жизни и к занятиям ученым. Это стремление усилено было во мне долгом познакомить многих и многих с христианским Востоком» (51). В декабре 1877 г. епископ Порфирий был переведен в Москву членом Московской Синодальной конторы, с пребыванием в Новоспасском монастыре в звании настоятеля. «Долго снедала меня печаль о том, что судьба перебросила меня из Киева в Москву, в которой я очутился, как немалая птица в маленькой клетке. Не умей я петь в ней о христианском Востоке, меня окаменила бы скорбная скука. Но в минуты, часы, дни этого непрерывного и неустанного пения я забывал всякую скорбь свою» (52). Ему уже под восемьдесят, крайний библейский возраст. «Мелочные дела в Синодальной конторе не занимают меня... Типография от меня далеко, да и печатают книги медленно и плохо. Рисовальщики и фотолитографы вперед берут от меня деньги, а работают, спустя рукава свои. Знакомых у меня нет» (53). Как писал биограф епископа Порфирия А.А. Дмитриевский, «если время пребывания в Киеве можно считать расцветом его учено-литературной деятельности и «выставкою» христианского Востока по преимуществу, то его московский шестилетний период можно назвать ликвидациею этой деятельности, подведением итогов». Здесь, в Москве, в Новоспасском монастыре он заканчивает работу над многотомными мемуарами, которые выразительно назвал «Книга бытия моего». Иногда, впрочем, прежняя жажда деятельности просыпается в неутомимом труженике. В день своего 77-летия, 8 сентября 1881 года, он записывает в дневнике молитву: «Боже, подари мне еще двадцать лет. У меня ученого дела много. Продли мою жизнь, да кончу все, что задумано мною». За два года до кончины Преосвященного Порфирия его уникальная коллекция рукописных книг была приобретена Санкт-Петербургской Императорской публичной библиотекой. «Приобретение такой замечательной коллекции отечественное книгохранилище может приписать единственно желанию епископа Порфирия оставить свое собрание в России, так как на поступавшие к нему неоднократно предложения заграничных библиотек и любителей он отвечал постоянным отказом» (54). …Он умер 19 апреля 1885 г. В этот день – вторник 4-й седмицы по Пасхе, канун Преполовения, - в церкви читалось 25-е зачало от Иоанна с известными стихами: «Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что я свидетельствую о нем, что дела его злы… И много толков было о Нем в народе: один говорили, что Он добр, а другие говорили: нет, но обольщает народ» (Ин. 7, 7, 12). Церковь в уставных чтениях дня рождения и дня кончины (который тоже есть день рождения к жизни вечной) наиболее точно указывает, что кому на роду писано, какие черты жизни и характера кому суждены. В тот день читалось также 25-е зачало из Деяний апостольских, с исповеданием апостола Петра: «Вы знаете, что иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником; но мне Бог открыл, чтоб я не почитал ни одного человека скверным или нечистым» (Деян. 10, 28). В завещании ученого подвижника, много общавшегося с иноплеменниками и никого из них не почитавшего нечистым, было сказано: 1) «Библиотеку мою в семь тысяч с лишком книг завещаю Святейшему Правительствующему Синоду в его распоряжение. 2) «Историю Афона», напечатанную, и «Путешествия по Святой Горе» передаю в синодальную лавку для продажи в пользу типографского синодального капитала, из которого я в свое время получал содержание. 3) Капитал в двадцать тысяч рублей, хранящийся в конторе Государственного банка в Москве и вдобавок четыре тысячи руб., которые должна мне Императорская публичная библиотека за покупку моих рукописей, завещаю Императорской Академии Наук, с покорнейшею просьбою на проценты с этого капитала постепенно печатать мои сочинения. 4) Иконы в ризах и финифтовые три панагии и два креста завещаю Новоспасскому монастырю, а собрание древних икон восточных завещаю в Археологическое Общество при Киевской Духовной Академии» (55). Когда-то, в Константинополе, в ночь на новый 1845 год, он записал в дневнике: «Порфирий! Помни смерть, помни вечность. Храни веру, надежду и любовь и служи науке, а все прочее – трын трава…». Ровно через сорок лет в Москве, на мраморном надгробии в Екатерининской церкви Новоспасского монастыря были начертаны слова им самим сочиненной для себя эпитафии: «Здесь возлег на вечный покой преосвященный епископ Порфирий Успенский, автор многих сочинений о христианском Востоке. Молитесь о нем». Часть III
На этот раз архимандрит Порфирий пробыл в Палестине пять месяцев, посвятив их изучению рукописей в Патриаршей библиотеке и в Крестном монастыре в Иерусалиме и в Лавре преподобного Саввы Освященного. «Патриарх дал мне великолепное помещение в своем доме. Наместники его, можно сказать, лелеяли меня. Сам я тешился плодами прежних трудов своих, нашедши в хорошем состоянии и арабо-эллинскую типографию, и патриаршее училище, и школы для мальчиков и для девочек, кои все были учреждены не без моего содействия. А говорить ли о сладостях духовных, благодатных, небесных, кои вкусил я у подножия Креста на Голгофе и у Гроба Господня?».
Из Иерусалима Порфирий привез 12 августа в Одессу свои «пожитки», то есть, в первую очередь, свою уникальную библиотеку, собрание греческих, славянских, арабских и других рукописей, а также коллекцию древних икон. Но это не было, однако, концом его путешествия. Уже в середине ноября 1860 г. неутомимый путешественник вновь отплывает на пароходе в Константинополь, а в канун Рождества мы видим его в Каире.
В Египте он пытался вести переговоры с главой Коптской Церкви, Патриархом Кириллом, о воссоединении коптов и абиссинцев (Абиссинская, т.е. Эфиопская Церковь входила тогда на правах митрополии в состав Коптской) с Православной Церковью. Копты постоянно привлекали внимание русского ученого. Самоназвание этого уникального народа ‘копты’ прямо восходят к слову Египет. Копты представляют собой потомков древних египтян. Коптский язык, вышедший из употребления в XVII веке, но сохраненный в качестве богослужебного (как наш старославянский), является не чем иным, как позднейшей стадией развития древнеегипетского языка времен пирамид и фараонов. Копты сохранили даже элементы языческого богослужения в своей литургии, которая сопровождается специальными древними музыкальными инструментами.
В V веке, когда на Вселенских Соборах вырабатывалось в окончательной форме христианское учение о Боге, Христе, Богоматери, Коптская Церковь, как и Армянская, и Синайская, не приняла догмата IV Вселенского Собора о единстве двух природ во Христе - Божеской и человеческой. Они веруют, что природа Божественная полностью поглотила в личности Спасителя природу человеческую.
При этом они продолжали и продолжают доныне считать себя православными. И неудивительно: именно коптам христианская Церковь обязана таким мирового значения феноменом, как православное монашество. Коптами были Антоний Великий - основатель монашества, Пафнутий Великий - автор первого монастырского устава, Павел Фивейский - основатель православного отшельничества.
Порфирий близко познакомился с коптами и абиссинцами в Иерусалиме, где им принадлежит несколько храмов и монастырей. Ему близко было молитвенное настроение коптских иноков, забывающих все окружающее в устремлении к Богу и часами способных простоять в застывшей молитвенной позе перед алтарем.
Но переговорам и воссоединению Церквей не суждено было сбыться. В конце декабря 1860 года при посещении коптской школы Порфирий с Коптским Патриархом Кириллом оба простудились и схватили воспаление легких. Русского богослова Бог помиловал, Коптский Патриарх скончался. «Суждено мне было возобновить наши сношения с коптами, но не суждено возобновить союз их с нашею Церковью, - констатировал Порфирий. - Впрочем, думаю и надеюсь, что это важное дело будет продолжено потом Святейшим Синодом чрез других просвещенных и ревностных деятелей духовных».
Подлинного продолжения не наступило до наших дней. Многие с самого начала считали затею Порфирия не только не исполнимой, но и почти вредной утопией. Так, святитель Филарет, Митрополит Московский, по этому поводу заметил: «Не от затруднений ли избавлен Святейший Синод тем, что мнимое миротворство архимандрита Порфирия пресечено провидением Божиим, пресекшим жизнь Коптского Патриарха и разрушившим надежду архимандрита Порфирия». Более того. Поскольку, как считал московский святитель, «проекты архимандрита Порфирия не тайна для Востока», его «дружба с неправославными, молитва у престола Армянской Церкви, общение с Коптским Патриархом» могли вызывать смущение среди представителей Православного Востока.
Широта взглядов всегда внушает опасения. Стоит, однако, напомнить, что сорок лет спустя вполне успешно осуществилось воссоединение с Русской Православной Церковью персидских несториан (Урмийская Миссия, 1898), так что сам по себе вопрос о воссоединении древних нехалкидонских (монофизитских) Церквей отнюдь не был, да и сегодня не представляется исключительно утопией, а смелость воззрений Преосвященного Порфирия свидетельствует скорее о том, что великий богослов и церковный историк опережал свое время.
Порфирию принадлежит честь открытия для русской науки Абиссинской (Эфиопской) Церкви. Его публикации по Абиссинии, богослужению и церковной литературе эфиопов были первыми в русской литературе. Пусть мечты его о возвращении африканских монофизитов в лоно Православия оставались гласом вопиющего в пустыне, вектор дальнейшего развития был указан им совершенно правильно.
Епископ Чигиринский Сократив, по указанным обстоятельствам, свое пребывание в Египте, Порфирий вновь - в последний раз в жизни - отправляется на свой любимый Афон. С 22 апреля до 15 июля он вновь упивается книжными сокровищами Святой Горы, склоняясь над византийскими кодексами и императорскими актами до поздней ночи, «когда не спали только мы двое: я да море Афонское».
Конечно, современным византинистам, особенно западным, стремящимся приуменьшить русский вклад в науку и культуру, труды Порфирия могут казаться устаревшими, излишне эмоциональными, в чем-то тенденциозными. Но вспомним, что речь идет о состоянии агиоритики (так называется наука о Святой Афонской Горе) в 1840-х г.г. (время первого пребывания Порфирия на Афоне) и в самом начале шестидесятых, когда византийские исследования во всем мире делали первые шаги. Если вспомнить, что и тогда именно Порфирию принадлежат такие первостепенные открытия, как Синайская Библия (IV в.) - древнейший греческий свод Священного Писания, как византийское Четвероевангелие 832 г., как названные выше беседы Патриарха Фотия о русском нашествии на Константинополь (860 г.), то приходится скорее удивляться тому, как много сделал для развития исторической науки ученый-самоучка из «смиренной Костромы».
«Прощай, благодатный Афон. Более не увижу тебя, но все лучшее твое уношу с собою», - записал в дневнике архимандрит Порфирий 15 июля 1861 года, завершая свои многолетние странствования по православному Востоку. В октябре того же года он прибыл в Петербург. Здесь снова ждут его прежние светские знакомства, вновь высшие сановники и особы царствующего дома обращаются к нему за научными консультациями. В 1862 году, по повелению императрицы Марии Александровны, он дает свой отзыв о пергаменной рукописи Евангелия 1272 года, подаренного Ее Величеству Александрийским Патриархом. Для нее же написана работа «Священное Писание у христианских женщин». По заказу Обер-Прокурора Св. Синода написан и издан в 1862 году развернутый отзыв «Мнение о Синайской рукописи, содержащей в себе Ветхий Завет неполный и весь Новый Завет».
Между тем, уже восемь лет прошло после его возвращения в 1854 году из Иерусалимской Миссии, а Святейший Синод все еще не нашел, куда назначить беспокойного архимандрита. «Я напоминаю, кому надобно, что свыше повелено дать мне должность и что я не знаю, где преклонить главу свою, а мне отвечают похвалами моим дарованиям и познаниям, как будто из них я могу сшить палатку для кочевания у ворот Александро-Невской Лавры или Синода, и вдобавок говорят, что судьба моя требует особых соображений».
Пройдет еще три года, прежде чем в Святейшем Синоде «сообразят» о его судьбе. И вновь - только благодаря дружескому вмешательству. Давний знакомец, Арсений (Москвин), обучавший когда-то юношу Константина (еще не Порфирия) греческому языку в духовном училище, а ныне митрополит Киевский, приглашает его к себе в викарии. 14 февраля 1865 г. состоялась его хиротония во епископа Чигиринского, викария Киевской епархии.
Епископ Порфирий был рад этому назначению. «Бог вознаградил меня,- пишет он одному из товарищей по Академии, - за труды мои и за терпение мое. Хвала и благодарение Ему, праведному и милостивому. Я весьма доволен своею судьбою. В душе моей царит спокойствие неба. Жизнь моя течет плавно, как течет тихий Днепр. Дело у меня есть. Науке служу, как могу».
Тринадцатилетний период пребывания в Киеве можно считать самым плодотворным в его жизни. К этому времени относится большая часть его научных публикаций. Многие труды печатались на страницах журнала «Труды Киевской Духовной Академии», другие выходили отдельными многотомными изданиями. Одни только исследования по Афону составили в общей сложности двенадцать книг (некоторые вышли уже посмертно).
О своих занятиях этого времени Порфирий писал: «Меня затрудняет большое богатство материалов для науки, добытых на Востоке, который во время оно мыслил, говорил, писал довольно много. Едва успеваю разрабатывать эти материалы систематически. Наскучит мне, например, исследование ересей, принимаюсь за историю. Надоест она, пускаюсь в область богословия. Перестану богословствовать, начинаю сличать священные тексты древние или занимаюсь историею изящных искусств. И вот так время мое летит, да и меня уносит к тому рубежу, за которым уже нет времени, а есть вечность».
Помимо кабинетных исследований, епископ Чигиринский остался в памяти киевлян благоговейным совершителем церковных служб, знатоком и устроителем церковного пения, создателем и благоустроителем православных храмов. Но главное по-прежнему совершалось в ночной тиши иноческой кельи. «Мое усердное служение церкви, царю и отечеству, - говорил Владыка Порфирий в начале семидесятых годов, - никогда не отягощало меня. Но в глуби души своей я всегда сознавал стремление к успокоению от всех служебных дел к созерцательной жизни и к занятиям ученым. Это стремление усилено было во мне долгом познакомить многих и многих с христианским Востоком».
Последние годы В декабре 1877 года епископ Порфирий был переведен в Москву членом Московской Синодальной конторы, с пребыванием в Новоспасском монастыре в звании настоятеля. «Долго снедала меня печаль о том, что судьба перебросила меня из Киева в Москву, в которой я очутился, как немалая птица в маленькой клетке. Не умей я петь в ней о христианском Востоке, меня окаменила бы скорбная скука. Но в минуты, часы, дни этого непрерывного и неустанного пения я забывал всякую скорбь свою».
Ему уже под восемьдесят, крайний библейский возраст. «Мелочные дела в Синодальной конторе не занимают меня... Типография от меня далеко, да и печатают книги медленно и плохо. Рисовальщики и фотолитографы вперед берут от меня деньги, а работают, спустя рукава свои. Знакомых у меня нет». Как писал биограф епископа Порфирия А.А. Дмитриевский, «если время пребывания в Киеве можно считать расцветом его учено-литературной деятельности и «выставкою» христианского Востока по преимуществу, то его московский шестилетний период можно назвать ликвидацией этой деятельности, подведением итогов». Здесь, в Москве, в Новоспасском монастыре он заканчивает работу над многотомными мемуарами, которые выразительно назвал «Книга бытия моего». Иногда, впрочем, прежняя жажда деятельности просыпается в неутомимом труженике. В день своего 77-летия, 8 сентября 1881 года, он записывает в дневнике молитву: «Боже, подари мне еще двадцать лет. У меня ученого дела много. Продли мою жизнь, да кончу все, что задумано мною».
За два года до кончины Преосвященного Порфирия его уникальная коллекция рукописей была приобретена Санкт-Петербургской Императорской публичной библиотекой. «Приобретение такой замечательной коллекции отечественное книгохранилище может приписать единственно желанию епископа Порфирия оставить свое собрание в России, так как на поступавшие к нему неоднократно предложения заграничных библиотек и любителей он отвечал постоянным отказом».
…Он умер 19 апреля 1885 года. В тот день - вторник 4-й седмицы по Пасхе, канун Преполовения, - в церкви читалось 25-е зачало от Иоанна с известными стихами: «Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что я свидетельствую о нем, что дела его злы… И много толков было о Нем в народе: один говорили, что Он добр, а другие говорили: нет, но обольщает народ». Церковь в уставных чтениях дня рождения и дня кончины (который тоже есть день рождения к жизни вечной) наиболее точно указывает, что кому на роду писано, какие черты жизни и характера кому суждены. В тот день читалось также 25-е зачало из Деяний апостольских, с исповеданием апостола Петра: «Вы знаете, что иудею возбранено сообщаться или сближаться с иноплеменником; но мне Бог открыл, чтоб я не почитал ни одного человека скверным или нечистым» (Деян. 10, 28).
В завещании ученого подвижника, много общавшегося с иноплеменниками и никого из них не почитавшего нечистым, было сказано:
1) «Библиотеку мою в семь тысяч с лишком книг завещаю Святейшему Правительствующему Синоду в его распоряжение. 2) «Историю Афона», напечатанную, и «Путешествия по Святой Горе» передаю в синодальную лавку для продажи в пользу типографского синодального капитала, из которого я в свое время получал содержание. 3) Капитал в двадцать тысяч рублей, хранящийся в конторе Государственного банка в Москве и вдобавок четыре тысячи руб., которые должна мне Императорская публичная библиотека за покупку моих рукописей, завещаю Императорской Академии Наук, с покорнейшею просьбою на проценты с этого капитала постепенно печатать мои сочинения. 4) Иконы в ризах и финифтяные три панагии и два креста завещаю Новоспасскому монастырю, а собрание древних икон восточных завещаю в Археологическое Общество при Киевской Духовной Академии». …Когда-то, в Константинополе, в ночь на новый, 1845 год, он записал в дневнике: «Порфирий! Помни смерть, помни вечность. Храни веру, надежду и любовь и служи науке, а все прочее - трын трава…». Ровно через сорок лет в Москве, на мраморном надгробии в Екатерининской церкви Новоспасского монастыря были начертаны слова им самим сочиненной для себя эпитафии: «Здесь возлег на вечный покой преосвященный епископ Порфирий Успенский, автор многих сочинений о христианском Востоке. Молитесь о нем».
Благословения и судьбы Жизнь и подвиг епископа Порфирия, его горение в церковной работе и в науке увлекали своим примером других. В 1846 году на Афоне, в Ильинском скиту, Порфирий познакомился с иеромонахом из Молдавии, отцом Вениамином. Зная, что Порфирий недавно вернулся из Иерусалима, молодой инок поделился с ним своим решением отправиться в Святую Землю и просил благословения и наставления. Порфирий ответил глубоким и проникновенным письмом, в котором содержались такие слова: «Жизнь коротка и длинна: коротка, если мы сокращаем ее каким-либо тяжким грехом или многими грехами; длинна, если вера, надежда, любовь, чистота тела и души, труд и другие добродетели привлекают к нам благодать Божию, сообщают долголетие Иоанна Богослова. Нельзя вдруг (то есть сразу) с берега моря - на вершину Афона. Так нельзя вдруг взойти на высоту благоделания иночества и святости жизни духовной».
Отец Вениамин не только бережно сохранил это письмо, но и исполнил своей жизнью данную ему заповедь. Более полувека прожил он в Иерусалиме - за исключением периода Крымской войны, когда был духовником Крестовоздвиженской общины сестер милосердия во время обороны Севастополя. Приобретя на скопленные деньги участок и дом в Иерусалиме, он подарил их в 1891 году Православному Палестинскому Обществу, основав так называемое Вениаминовское подворье. Особенностью подворья был его многоконфессиональный характер: здесь жили, кроме русских православных женщин, несколько англичанок (англиканского исповедания) и немок (лютеранок). В этой духовной широте также нельзя не видеть влияния Владыки Порфирия.
…Сила духовного образца не знает сроков давности. В наши дни путь и судьбу Порфирия повторил один из самых ярких представителей ученого монашества - архимандрит Иннокентий (Просвирнин; 1940 - 1994). Типичный русский самородок, томский уроженец, начинавший церковное служение в 10 лет мальчиком-алтарником в кафедральном храме Иркутска, он окончил затем семинарию и академию, сам преподавал в ней церковную историю, стал ученым европейского уровня.
Но судьбы ученых подвижников и в миру и в церкви не всегда складываются благополучно. Отец Иннокентий мечтал пройти всеми путями Порфирия: по православной Греции, Афону, Палестине, Египту, Синаю. И прошел. Но таинственным образом ему пришлось повторить и тяжкий путь скорбей и испытаний, выпавших на долю предшественника. В конце жизни, изгнанный из Академии и из Лавры, уволившийся из Издательского отдела Московской Патриархии, где проработал тридцать лет, избитый и покалеченный злоумышленниками в Волоколамском монастыре, где ему удалось осуществить несбывшуюся мечту Порфирия - основать Музей Библии, - он нашел последний приют в Новоспасском монастыре в Москве, по приглашению наместника - его друга и ученика епископа Алексия. Святейший Патриарх благословил ему жить в обители…
Совпадения продолжались до самого конца. Отец Иннокентий прожил последние три месяца своей жизни и умер 12 июля 1994 года в той самой просторной, с книжными стеллажами по стенам, келье, которая служила в 1885 году кабинетом Преосвященного Порфирия. «Ученик не больше своего учителя», - сказано в Евангелии. И если великий богослов, епископ Порфирий (Успенский), погребен в крипте Екатерининского храма обители, то его ученика и последователя, нашего замечательного современника отца Иннокентия похоронили прямо перед алтарем Преображенского собора. Каждый, кто идет в храм к богослужению, останавливается у его надгробного креста и возносит молитву о прежних и нынешних тружениках и подвижниках православия и церковной науки.
Примечания. (1) Дмитриевский А.А. Епископ Порфирий Успенский как инициатор и организатор первой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и его заслуги на пользу православия и в деле изучения христианского Востока. СПб., 1906; Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Т.1-2. СПб., 1910.
(2) Хитрово В.Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. С. 342. (3) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1894. Том 1. С. 359—360. (4) Там же. С. 652-654. (5) Там же, 1, 379. (6) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1894. Том 2. С. 339. (7) Там же. С. 353. (8) Записка архимандрита Порфирия посланнику в Константинополе В.П.Титову. Константинополь. 6 января 1845 г. // Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 16-23. (9) Материалы для биографии епископа Порфирия (Успенского) / Под ред. П.В. Безобразова. Т. II. Переписка. СПб., 1910. С. 187. (10) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. Т. 3. СПб. 1896. С. 118. (11) Лисовой Н.Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме: история и духовное наследие // Богословские труды. Сб. 35. С. 36-51. (12) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 3. С. 354, 622. Примечания ко 2-й части статьи
(1) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 7. С. 126.
(2) Там же. С. 213-214. (3) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 3. С. 362-363. (4) Отчет за 1849 г.// Материалы для биографии. Т. 1. С. 475, 481. (5) Письмо архимандрита Порфирия А.С.Стурдзе, 5 апреля 1849 г.// Там же. С. 270-271. (6) Архимандрит Порфирий (Успенский). Донесение Управляющему Министерством иностранных дел Л.Г. Сенявину. С.-Петербург, 29 января 1855 г. // Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 42. (7) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 5. С. 136. (8) Сообщения ИППО. 1913. Т. XXII. Вып. 1. С. 30-33. (9) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 5. С. 124. (10) Там же. С. 487. (11) Дмитриевский А.А. Епископ Порфирий (Успенский). С. 475, 477. См. также: Россия в Святой Земле. Т. 2. С. 29. (12) Епископ Порфирий (Успенский). Путешествие по Египту. СПб., 1856. (13) Бенешевич В.Н. Описание греческих рукописей монастыря Св. Екатерины на Синае. Т. 1. Замечательные рукописи в библиотеке Синайского монастыря и Синаеджуванийского подворья в Каире, описанные архимандритом Порфирием (Успенским). СПб., 1911. (14) Дмитриевский А.А. Научное описание греческих рукописей Синайского монастыря // Сообщения Императорского Православного Палестинского Общества. 1912. Т. XXIII. Вып. 2. С.210. (15) Имеется в виду полукруглый образ Рождества Христова, который и теперь находится над престолом в Пещере Рождества. (16) Краткий отчет за 1850 г.// Материалы для биографии. Т. 1. С. 490. (17) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 8. С. 507. (18) Там же. Т. 7. С. 148. (19) См., напр., картину работы святителя: «Явление Божией Матери преподобному Серафиму» (Душеполезное чтение, 1903, № 7. Между с. 350 и 351). (20) Дмитриевский А.А. Епископ Порфирий (Успенский). С. 479. (21) Цит. по: Дмитриевский А.А. Епископ Порфирий (Успенский). С. 481-482. (22) Книга бытия моего. VII. С. 130-133. (23) Хитрово В.Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме// Россия в Святой Земле. Документы и материалы. Т. 2. С. 368. (24) Книга бытия моего. VII. 140. (25) Там же. IV. 382-383. (26) Порфирий (Успенский), епископ. Книга бытия моего. СПб., 1896. Т. 4. С. 211. (27) Хитрово В.Н. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме. С. 374-375. (28) Там же. С. 374-375.Примечательно, что Хитрово, делая свои выводы, не был знаком с итоговым отчетом Порфирия. (29) Там же. С. 375. (30) Хитрово В.Н. Православие в Святой Земле. СПб., 1881. С. 55. (31) Епископ Порфирий (Успенский). Святыни земли Италийской. (Из путевых записок 1854 г.). М., 1996. (32) Книга бытия моего. VI. С. 245-246. (33) Там же. С. 317. (34) Книга бытия моего, т. VII, С. 46. (35) Там же. С. 246. (36) Из письма архимандрита Порфирия (Успенского) княгине Е.П. Витгенштейн//Боголовский вестник. 1904. № 10. С. 242. (37) Дмитриевский А.А. Епископ Порфирий (Успенский). С. 511. (38) Труды Киевской Духовной Академии. 1864. № (39) Богословский Вестник. 1904, № 10, С. 257-258; Епископ Порфирий (Успенский). Путешествие в Метеорские и Оссоолимпийские монастыри в Фессалии в 1859 г. СПб. 1896. (40) Там же, 310. (41) Благовещенский Н.А. Среди богомольцев. Наблюдения и заметки во время путешествия по Востоку. Изд. 2. СПб., 1872. С. 361—362. (42) Книга бытия моего, т. VII, С. 222. (43) Письмо епископа Порфирия (Успенского) княгине Е.П. Витгенштейн от 24 августа 1860 г.//Богословский Вестник, 1905, № 4, С. 694—695. (44) Епископ Порфирий (Успенский). Александрийская Патриархия. Сборник материалов, исследований и записок, относящихся до истории Александрийского Патриархата. Т. 1. С. 385-401. (45) Собрание мнений и отзывов Филарета, Митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам/Под ред. архиепископа Саввы (Тихомирова). Т. дополн. СПб. 1887. С. 559—569. (46) Епископ Порфирий (Успенский). Восток христианский. Церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней//Труды Киевской Духовной Академии. 1866. № 3-6; Его же. Участие России в судьбе Абиссинии//Там же. № 8. (47) Из письма княгине Е.П.Витгенштейн // Богословский Вестник. 1904. № 10. С. 261. (48) Там же, 104—107. (49) (так в тексте, сноски 464 нет). (50) Назовем лишь важнейшие: Первое путешествие в Афонские монастыри и скиты в 1845 г. Ч. 1. Отделение 1-2. Ч. 2. Отделение 1. Киев. 1877; Ч. 2. Отделение 2. М. 1880; Второе путешествие по Святой Горе Афонской в годы 1858, 1859 и 1861. М. 1880; История Афона. Ч. 1. Афон языческий. Киев. 1877. Ч. 2. Афон христианский, мирской. Киев. 1877. Ч. 3. Отделение 1. Афон монашеский. Киев. 1877. Ч. 3. Отделение 2. СПб. 1892. (51) Книга бытия моего. Т. 8. СПб. 1902. С. 319. (52) Там же. С. 526. (53) Там же, 514. (54) Краткий обзор собрания рукописей, принадлежавшего епископу Порфирию, а ныне хранящегося в Императорской публичной библиотеке. СПб. 1885. С. V.
|
© 2005 – 2014 Православный паломнический центр «Россия в красках» в Иерусалиме Копирование материалов сайта разрешено только для некоммерческого использования с указанием активной ссылки на конкретную страницу. В остальных случаях необходимо письменное разрешение редакции: palomnic2@gmail.com |