Междугородний звонок. Дочь Катерина. «Ну, так как, папа, поедешь?»  Я, вздохнув, отвечаю:  «нет». «Так хотелось, чтобы ты поехал! Ведь мы будем еще и в Египте, в монастыре Святой  Великомученицы Екатерины! Он в горах… На Синае…» – уговаривает  дочь. «Катенька, мне  девятый  десяток, – говорю я  –  и предстоит четыре часа лета в самолете, не могу! Если б лет десять  назад…»

 

Я  положил  трубку и задумался. Ехать мне не хотелось. Никуда. Я поездил в свое время, правда не по Святой  земле…  Но вдруг меня поразила простая мысль: «Дочь впервые меня так настойчиво просит. Что ж, надо ехать, хотя бы ради нее. Мой врач говорит: «Это  рискованно».  Ну, что ж рискованно. Не впервые. Но я все же  выжидаю. Не страх, а трудность пути удерживает меня. И лишь через два дня звоню ей и с надеждой спрашиваю: «не поздно ли дать согласие?» «Нет, нет!», – слышу ее радостный голос…

 

И в тот же день выезжаю в Санкт- Петербург. Это мой город. Здесь прошли мои веселые детские  годы. Я был  уже в старших классах, когда началась война. Блокада... Я рано вернулся из армии, в сорок четвертом, после  второй контузии, полученной при окончательном снятии Блокады. Но это уже другая тема, и я отдал ей дань.

 

И вот я в Питере... Старшая дочь, Наташа, уже ездила в Иерусалим. И вся под влиянием этой поездки. У нас в семье все наоборот: раньше родители с колыбели вели своих детей к Вере. Мои дочери сами пришли к ней.  Крестились уже взрослыми. И, глядя на них, я понял их стремление и последовал за ними.        

 

Волнение Кати, очень милой, организованной. Сборы, и вот уже мы едем на аэродром Пулково. Туда нас с  Катей довозит Саша, муж моей внучки Лизы, и, стало быть, отец моего правнука Пантелеимона. Мальчик родился в день Св. Пантелеимона – 9 августа. В честь него и назвали. Так пожелал отец. Я хотел назвать в память моего отца-мученика, погибшего в большевистских застенках, но настаивать не стал. Отец мой был реабилитирован   (посмертно), как скромно было добавлено в скобках. И еще знак  внимания – предложили получить зарплату отца за два месяца.  Благодетели! При императрице Елизавете Петровне был наказан лишением чинов и плетьми адмирал. Когда же  выяснилось, что   он  невиновен,  царица повелела вернуть ему чины,  а  за  каждый  удар плетью выдать сто золотых. Иные были понятия. И всемогущая императрица боялась Бога! Наши правители – люди смелые, чего им бояться? Только одного – лишиться своей должности.

 

Мы прощаемся, и начинается обычная для  нашего времени проверка вещей, документов. Процесс этот длится часа два. Но вот мы в самолете. Взлет. Я сижу рядом с дочерью. На соседних креслах – наша группа   паломников. В их числе и священник храма Серафима Саровского, отец Вячеслав с сыном и дочерью  школьного возраста. Первый час лета проходит почти незаметно. Я слушаю рассказы о моем потомке, правнуке, он уже начал говорить, он действует, что-то собирает… Меня в нем поражает большой  лоб.  

  

Идет уже второй час лета. Высота 11000 метров над землей. Третий час уже тяжелей. На четвертом приходит усталость. Наконец я чувствую снижение. Дочь внимательна и часто справляется о моем самочувствии. Но вот  мы снижаемся до облаков. Наконец толчок, и самолет мчится по посадочной полосе. Мы приземлились в  Тель-Авиве. И снова проверка. Но мы из России, да еще паломники, гости Православного общества «Россия в красках». Аэродромные девочки в форме шумно кричат, бегают, осматривают наши чемоданы, а затем уже выпускают нас в город. И здесь мы знакомимся с человеком, который будет возить нас по Святой земле. Его зовут Павел. Автобус ждет нас. Мы размещаемся в автобусе и едем. Здесь в столице Израиля тоже много машин, но уличной дисциплины, кажется, больше, чем у нас. Я все наивно жду, когда автобус остановится у гостиницы, где мы отдохнем. 

 

Мы едем по набережной, вдоль Средиземного моря. Оно плещет так близко. Едем долго. Оказалось, что гостиница ждет нас в  другом городе, ибо оттуда начнется осмотр и посещение   православных храмов и памятников Святой земли: Гроб  Господень,  Горний монастырь, река Иордан, где крестился Спаситель и,  конечно,  сам  Иерусалим. Почему-то предстоящая встреча с этими святынями воскрешает детские воспоминания.

 

В далеком детстве  за мою душу шла борьба между воспитанницей моей бабушки, красивой женщиной, членом ВКПб Ольгой Николаевной и живущей у нас бывшей няней моей матери Акулиной Яковлевной. Мама очень любила свою Кулюшу, как ласково она ее называла. А Ольга Николаевна, приучая меня к будущей жизни, дарила мне портреты вождей – большевиков середины  30-ых  годов.  Я вешал их над своей кроватью. Однажды я услышал, как Кулюша  говорит Ольге. «Оля, ты – партийная, вам не велено верить в  Бога… И не верь, раз партийная. Но не богохульствуй, а то Бог накажет». «Я уже и так наказана, Кулюшенька», –  вздыхала Ольга. Только позднее я понял, чем наказана. Она была замужем, мечтала о ребенке, но у нее не было детей. Позже она решила взять трехлетнего мальчика из детдома. И взяла хорошего мальчонку. Но  вскоре он заболел скарлатиной, хотя Ольге в детдоме сказали, что все прививки сделаны. Мальчик выздоровел, но заразилась Ольга и умерла в боксе Боткинского барака. Все жалели ее. И Акулина  Яковлевна ходила мрачнее тучи. 

 

  

Вспоминается и такой эпизод. Кажется, в 1936 году, я, прибежав со двора в дом, почувствовал суматоху. В коридоре  стояла Кулюшина дочь – тетя Маня и ее муж. Происходило это все  в доме моей бабушки, на Удельной, в северной части Ленинграда, у  Поклонной горы. У нас еще жила двоюродная сестра бабушки  –  тетя Женя. Я вопросительно взглянул на нее. Она наставительно  сказала: «Боречка, не обращай внимания. Играй, гуляй… Акулина  Яковлевна уезжает в Нижний, к своим… И это естественно! У нее  там  внуки…» В этот момент я увидел, как из глубины комнат медленно выходит сама Кулюша, мрачная, и говорит дочери    своим  дрогнувшим  голосом:  «Поздно… Поздно, Машенька! И ты  прости меня, Николай (это она зятю). В годы мои мест не  меняют… А ну, как умру дорогой? Вам же хлопоты…»  

 

 

Ей было восемьдесят шесть лет. А вечером с приема вернулась  мама  моя. Я был в кухне. Она спросила: «Кулюша уехала?!» И кто-то ответил: «Нет, Аида Петровна, остаться решили». Мама облегченно вздохнула и перекрестилась мелким, едва заметным  крестом.  Это я увидел впервые, что мама перекрестилась. Папа не  верил в Бога. Иконы в доме были лишь в комнате Кулюши и моей  бабушки Елизаветы Федоровны. И в столовой стояла большая  икона  Пантелеймона Целителя. Я до сих пор помню его лик и целебную ложечку, которой он раздает лекарства. Меня, конечно, крестили, по настоянию бабушки моей и Кулюши. Более того, как я  позже узнал, мама с папой венчались. Правда, венчание  происходило  дома.

 

 

Вот тогда – во времена моего раннего детства – в мою душу запало  сомнение. Но позже, уже в старших классах никакого сомнения не  было. И как ни странно, оно вновь появилось в войну. От солдат  постарше меня, бывало слышал:  «Господи, пронеси… », когда  шел    близкий к нам минометный обстрел. Наш взвод состоял в основном  из крестьян. Потом вновь после войны наступил период неверия. Я  и моя жена были неверующими. Детей своих не крестили, хотя мама уговаривала меня окрестить… Так они сами покрестились,  будучи уже взрослыми девушками, и стали бывать в церкви.  Кулюша к тому времени давно умерла, еще перед войной. Думаю, что крестились они под влиянием моей матери, хотя мы жили  отдельно, и внучки редко бывали у моей мамы, своей бабушки. К сожалению!… Явились, когда им позвонили, и сообщили, что у бабушки – инфаркт. И вот после маминой смерти они крестились в апреле.

      

…А мы все едем и едем. Уж и город кончился. Невысокие горы,  бугристая пустыня, – ни травы, ни деревца. И все мы двадцать с лишним человек чего-то ждем. Отдыха ждем, остановки. Этот  первый день  был, кажется  самым  трудным.      

 

Здесь я прерву последовательность своего повествования. И  расскажу о том, что произошло, когда мы приехали в Иерусалим и  поселились в гостинице. Был уже вечер. Нас накормили ужином.  Был шведский стол, так что каждый выбирал то, что ему нравится:  салаты, рыбные и мясные блюда. После ужина Катя сказала: «Папа,  если ты не устал, то можно дойти до Гроба Господня. Это недалеко,   в Старом городе, он отгорожен стеной, там транспорт не ходит». 

 

Вечерело, когда мы вышли из гостиницы. Пока мы шли по новой,  современной части Иерусалима, я отметил, что транспорт здесь  уступает дорогу пешеходу. Много светофоров. Мы дошли до  Старого города и свернули в большие ворота. И влились в толпу,  идущую в направлении к Храму. Мы шли, как в большом туннеле,  окруженные старыми древними домами. И вышли на площадь, в  центре которой стоял высокий храм. На некотором расстоянии от  него возвышалась значительных размеров часовня. Народ стоял по  обе стороны ее, не подходя, однако,  близко к заветной двери, за  которой стоял Гроб Господень. Шепотом люди спрашивали друг  друга, откроют ли сегодня доступ ко Гробу Господню. Ни криков,  ни шума не было слышно, но народ выстраивался в очередь к  дверям с  обеих сторон. Вечерняя служба уже шла.

 

 

Внезапно появился высокий мужчина, судя по одеянию, служитель.  и стал распоряжаться. Я не понял, на каком языке он говорит, точнее кричит, на русском, арабском или греческом. Он кричал и  отодвигал толпу, стремясь к…, вот к чему, я не понял. Он не  дрался, нет, разумеется, но этак настойчиво отталкивал людей от  дверей в часовню. И тут я неожиданно для себя взорвался:  «Что   вы кричите?! Да еще толкаете женщин… Здесь дети!» – громко и  жестко проговорил я. Он подошел ко мне, взял под руку и повел к  дверям в часовню. Катя следовала за мной. Он улыбнулся,   отворил дверь, затем еще дверь и справа я увидел Гроб Господень… Я приложился ко гробу. Я даже не пытаюсь передать своих чувств, это мне не под силу. И дочь приложилась.

 

А потом мы поднялись на Голгофу. Она была совсем рядом. Мы  поднялись на нее, стояли у креста, на котором Он был распят. И  молча спустились вниз. Вокруг было много иностранцев. И вошли в храм, где шла служба. И наш отец Вячеслав тоже служил.

 

На следующий день была намечена поездка в Горний монастырь. Настоятельница его – матушка Георгия. В детстве она, пятилетней пережила ленинградскую Блокаду. У нее умерли от голода   родители. Ослабшую от голода девочку вывезли через Ладогу на  Большую землю. Потом так сложилась жизнь, что она ушла в  монастырь… И вот уже много лет несет трудную должность  настоятельницы большого монастыря. При ней уже поднялись три  купола нового храма в горах. Они будто висят в воздухе. Матушка  Георгия приветливо поговорила с нами. Но ее ожидали приехавшие  делегации. 

 

Идя к автобусу, я остановился, чтобы полюбоваться тремя плывущими в  горах куполами. А ниже открывался прекрасный вид на город Иерусалим. Он тоже в горах стоит. И медленно   опускаясь, с обоих сторон, и, как бы образуя огромную чашу,   уходит вниз, в долину. Здесь неподалеку – глубокий святой  источник, в который мы окунулись.  

 

Приступаю к наиболее романтическому и сложному  повествованию: нашей поездке в Египет, в монастырь Святой  великомученицы Екатерины. Иерусалимский автобус шел мимо  Средиземного, Мертвого и Красного морей. У Мертвого моря   остановились. Там я видел людей, которые лежат на воде. Кто-то  из наших купался, но у меня не возникло желания.

 

По пути мы совершили плавание на кораблике по Генисаретскому  морю, по которому, по Писанию, ходил Христос. Иногда это море  называют озером, но противолежащих берегов его не видно. Мы  сели на теплоход с открытой палубой. И совершили небольшой  сорокаминутный рейс. Затем теплоход пристал к пристани. Здесь в  ресторане нас угостили вкусной жареной рыбой. Наша поездка    продолжалась.  Автобус довез нас до границы с Египтом. 

 

Здесь вновь началась строгая проверка всей нашей группы,    немногим более двадцати человек, главным образом молодежи 25 – 40 лет и лиц среднего возраста. Осмотр чемоданов, рюкзаков и  проч. занял два с лишним часа. А затем мы вышли по другую  сторону пограничного здания, находясь уже в Египте. Здесь нас  ожидал комфортабельный автобус с кондиционерами (впрочем, все   израильские автобусы имеют их). Мы вновь двинулись вдоль  берега моря. Но вскоре оно исчезло за горой. И  здесь я вспомнил  Лермонтова:  

      

    

Кругом словно все обгорело. Невысокие горы и почти черная  бугристая местность. Автобус мчится. Встречные машины, автобусы попадается редко. Была короткая остановка. Мы вышли  из автобуса в сорокоградусную жару, был апрель. И вскоре  поспешили вернуться в прохладный автобус. Затем мы свернули   направо и вдали показались горы. Едем около четырех часов.   Ближе к горам нас останавливают. Проверяют документы.   Впереди два высоких хребта. А между ними монастырское здание.  По сравнению с окружавшими его горами в две с половиной  тысячи метров, оно кажется небольшим. Здесь на  склонах гор видны стада овец. Одна из гор и называется горой Святой Екатерины. Она была первой христианкой в этих местах. Местные язычники разрезали ее колесом. И это колесо видно на иконе великомученицы. Много было нашествий на эти места, но никто не тронул Монастырь Святой Екатерины. А Наполеон Бонапарт, завоевав Египет, издал декрет  об охране монастыря. 

 

Наш руководитель и экскурсовод Павел обращается к служителям монастыря, и нам предоставляют номера в монастырской гостинице. Сам монастырь кажется небольшим по сравнению с крутыми отрогами вокруг него, но когда мы вошли в него, он оказался достаточно обширен.

 

Началась служба. И в ней принял участие наш отец Вячеслав. Затем нас попросили подойти ближе к алтарю и каждому паломнику надели на палец серебряное кольцо на котором выгравирована  буква К. Кольцо пришлось мне на средний палец правой руки.

 

После службы мы вернулись в свой номер. И здесь Катя объявила мне, что она с группой идет в горы. Как?! В такую  темень?  Да. У них будет проводник. На вершине горы стоит часовня и батюшка отслужит там литургию. «Не бойся! – сказала она. Мы не будем карабкаться по скалам, там есть дорога. По ней проводник и поведет нас. Идти предстоит семь километров.  Но тебе нельзя идти ни в коем случае», – предупредила она. Я не стал спорить с Катей. Семь километров подъема для меня многовато. Мне – девятый  десяток. 

 

Катя прилегла отдохнуть перед походом. Они вышли в десятом  часу, чтобы быть там к двенадцати. Я тоже прилег и незаметно для  себя задремал. Когда я проснулся, Кати уже не было в номере. Я  подошел к  двери – заперта. Взглянул на часы: три часа ночи, но   секундная стрелка не движется, значит стоят. Забыл завести. За  окном светло. Хочу выйти на улицу, – дверь заперта. Снаружи.  Второго ключа у меня нет. Катя ушла, не желая меня будить, это  ясно. Какой час, я не знаю, но явно уже утро. Начинаю стучать в  дверь, которая ведет на  улицу.

 

Наконец, подходит сторож. По-русски не понимает. Показываю  ему рукой, он кивает и вскоре возвращается, открывает дверь.  Выхожу на  улицу. Вскоре я вижу дочь. Она возвращается в  группе  паломников. Я успокаиваюсь, но вид у всех усталый. Я с дочерью  возвращаюсь в номер. Она рассказывает, как прошла ночь. На  самой вершине горы стоит часовня. Наш батюшка и украинский  митрополит (он тоже ходил) служили литургию при свечах. Затем  молебен. И – отдых. А утром там, на вершине встречали восход  солнца. И  тут  я  пожалел,  что  не  пошел. Взглянув наверх, мы  увидели вершину горы. «Оиньки! Где мы были…», – послышался  чей-то  голос.

 

Оказывается при подъеме, рядом мальчишки вели верблюдов, и кто  хотел, тот за 20 долларов мог взбираться на гору на верблюде. Но  лишь двое из группы решились на это и то потом оставили  верблюдов и пошли пешком вместе со всеми. После завтрака мы  попрощались с гостеприимными хозяевами и двинулись в  обратный путь. Снова пустыня, таможня, тщательный осмотр   теперь со стороны израильских пограничников, и, спустя полтора  часа мы оказываемся у курортного городка на Красном море, где  нам был обещан двухдневный отдых.  

 

Здесь много отелей. Мы выбираем тот, что поскромнее, ибо Павел  сказал, что иначе не уложимся в положенную сумму. Я, правда, не  заметил, чем отличается скромный номер от фешенебельного.   Передохнув, мы пошли на пляж. Вода в море чистая, волны небольшие. И температура воды 23-24 градуса. Это в апреле.   Давно я уже не купался в море. Годы, годы… Наконец и я вошел в  воды Красного моря. И поплыл. Чувствую себя отлично. Поплыл  на спине и увидел, что Катя стоит и наблюдает за мной. Машет  рукой: довольно! Обратно плыви. Я сделал еще несколько взмахов  и повернул обратно… Плыву, и вдруг хлебнул соленой воды. Еще  раз хлебнул… Пробую ногами дно, а его нет. Еще взмах последним  усилием, и нога чувствует дно. Слава Богу! А с берега уже ко мне  плывут два пловца. И помогают выйти. Пожалуй, я и сам вышел  бы: ну не тонуть же, когда чувствуешь под ногой дно.

     

На вторую половину дня была запланирована экскурсия в морской  музей, чтобы повидать живых акул, рыбу-молот, словом, все виды   рыб. Музей, как говорили, устроен так, словно идешь по дну моря.  Почти вся наша группа поехала. Я остался в номере, дав, однако,  дочери слово, что не пойду без нее купаться, но лишь похожу по берегу. Назавтра мы провели второй день отдыха, а затем вернулись в Иерусалим. Время, однако, поджимало: послезавтра в  14 часов мы должны были быть в аэропорту в Тель-Авиве.

 

В Иерусалиме мы побывали еще в Гефсиманском саду, там, где Иуда предал Христа стражникам. И я невольно вспомнил эпизод, о котором читал, как епископ Введенский (обновленец) привел  чекистов к петроградскому митрополиту Вениамину, чтобы те арестовали его. Но смутился и... попросил у митрополита  благословения. И услышал в ответ: «Оставьте! Мы ведь не в  Гефсиманском  саду». И тот, краснея, отошел.

 

Митрополит Вениамин был обвинен в том, что возражал против  изъятия церковных ценностей. На самом деле обвинение было  ложным:  митрополит требовал лишь, чтобы в комиссию вошел  представитель церкви, и средства, полученные от реализации этих  ценностей, пошли на помощь голодающим. А на самом деле деньги  пошли на поездку делегации на Генуэзскую конференцию. Хотя сам вождь признавал, что на улицах – тысячи трупов людей, умерших от голода.

 

Петроградский митрополит пользовался популярностью, в том  числе и среди рабочих. Было объявлено на суде, что его повезут в  Москву. И… той же ночью, тайно расстреляли в районе Пороховых.  Все-таки большевики, несмотря на устроенный ими кровавый  террор в России, боялись мнения народа. Митрополит пользовался популярностью в Петрограде, в том числе и среди рабочих.  

 

Все это, конечно, на первый взгляд, не относится к нашей поездке на Святую Землю. Но эти сопоставления возникают невольно. А  разве позднее, в тридцатые годы большевики не гнали, не преследовали, не убивали духовенство? В 1943 году Сталин  прекратил это. Понятно почему. На оккупированной земле    возродились церкви, зазвонили колокола. Немцы не возражали.   Так что ж, придут наши войска и – снова крушить храмы?

 

Но умер Сталин, власть захватил бедолага Хрущев и снова взялся  за старое. Ушло все это. Но теперь паломничество вновь влечет  православных на Святую Землю. Везде нас встречали  доброжелательно. Побывали мы и в греческом православном монастыре. Стоит он в пустыне. И в монастыре Георгия  Победоносца побывали – он стоит при въезде в Иерусалим.  Запоминается образ мужественного борца за Православие Георгия  Победоносца.

 

Мы ездили осматривали памятники, монастыри… А ведь они стоят   не на чужой земле, а на Русской, купленной когда-то русскими  подвижниками за свои деньги, и Русская Православная церковь  помогала. Главная роль принадлежит начальнику Русской миссии в  Иерусалиме архимандриту Антонину Капустину. Архимандрит  Антонин – истинный подвижник, он 29 лет возглавлял Русскую миссию в Иерусалиме в Х1Х веке в Иерусалиме и скупал участки  земли, на которых находились святыни и памятники Православия. И сейчас земли эти  принадлежат  нам. Да, памятники стоят, а есть ли ныне  такие подвижники? Герои есть, как солдат Евгений Родионов, который, попав в плен в Чечне к бандитам, отказался снять  Православный крест, принять иную веру – ислам. Был мученически казнен.        

 

Что касается подвижников, имеющих большие деньги. Имеющие  большие деньги есть, но подвижников нет. В газетах сообщают, что они покупают американские самолеты, строят себе яхты, подводные лодки… Скупают во Франции, Испании, Италии целые побережья, в  Англии – замки, дома. А вот, чтобы кто-нибудь построил церковь, или хотя бы купил участок земли для нее, здесь, на Святой Земле… Об этом я не слышал. Но это уже другая тема… Впрочем, другая ли? Все ли в наше время понимают, как важно быть на Святой Земле?