Житие преподобного Сергия Радонежского в духовной биографии Б. Зайцева    
     

Пристально читая и осмысляя творческое наследие Бориса Константиновича Зайцева, следует указать на один примечательный аспект - диалектическую связь духовной биографии писателя с тематикой, проблематикой, образностью, стилистикой дореволюционных и эмигрантских произведений разных жанров. Это своеобразная "летопись" его духовного становления. В выходе за пределы бытового житейского повествования "о времени и о себе" Б. Зайцев достигает концентрированного выражения в разных жанровых формах собственной духовной биографии. Каждое его произведение имеет под собой в большей или меньшей степени проявленности духовно-биографическую основу.

      Уже ранние произведения писателя были пронизаны устремленностью к иному, "горнему" миру. Смиренное принятие жизни с ощущением этой "горней озаренности", чувственное переживание "превознесенности над миром" как прием и способ художественного познания в сочетании с лирическим импрессионизмом открыты и проиллюстрированы Б. Зайцевым глубоко и всесторонне. "Изначальная светоносность" (2; 114), о которой говорили позднее критики, хотя и чувствовалась в молодой акварельности его пантеистических этюдов-настроений, пока еще не оформилась в строгое, истово религиозное сознание.

      Оценивая эту немаловажную составляющую своего мировоззрения и выявляя генезис собственного духовного развития, зрелый писатель скажет, что для его внутреннего роста, открытия "нового в философии и религии" важным поворотным пунктом было обращение к личности первого религиозного духовного наставника - русского философа В. Соловьева. "И случалось, косари на утренней заре шли на покос, а я тушил лампу над "Чтениями о Богочелове-честве". Соловьев первый пробивал пантеистическое одеяние моей юности и давал толчок к вере" (1; IV; 588). В годы доэмигрантского творчества для Б. Зайцева характерна плавность внутреннего духовного развития. Это время отмечено и еще одной характерной особенностью из биографии писателя: детство и юность Б. Зайцева прошли вблизи величайших святынь - Оптиной пустыни и обители преподобного Серафима Саровского (в Саровском лесу Б. Зайцев не раз охотился вместе с отцом), но он "оставался вполне равнодушен к ним... И только в эмиграции, навсегда лишенный возможности поклониться этим святым местам, Зайцев постигает их великое духоносное значение" (1; VII; 13).

      Кровавый ужас революции 1917 года и пережитые в связи с ней личные трагедии (смерть племянника и сына жены от первого брака, растерзанных анархически настроенной революционной толпой, собственная тяжелейшая болезнь, едва не приведшая к смерти) кардинально изменили духовный и художественный облик Б. Зайцева, привели его в православную церковь, верным чадом которой он останется на всю жизнь. Обозначая этот серьезный перелом, писатель сказал: "Удивительного в этом нет. Хаосу, крови и безобразию противостоит гармония и свет Евангелия, Церкви (Само богослужение есть величайший лад, строй, облик космоса)... Разумеется, эта тема никак не явилась бы автору и не завладела бы им в дореволюционное время", когда "мотивы религиозные проступали еще невнятно в ранних рассказах "Миф", "Изгнание", первом романе "Дальний край" (1; IV; 589). Прозрачной и духовной назвал писатель свою первую значительную повесть "Голубая звезда", венчающую дореволюционный период. А сам образ голубой звезды Веги как символ высшего, трансцендентного претерпит в дальнейшем интересную и заметную духовную трансформацию.

      В эмиграции то неокрепшее религиозное настроение, которое смутно проявлялось в раннем творчестве, возросло и начало особенно укрепляться. В романе "Золотой узор" (1926 г.) "уже довольно ясна религиозно-философская подоплека - некий суд над революцией и над тем складом жизни, теми людьми, кто от нее пострадал. Это одновременно и осуждение, и покаяние - признание вины" (1; IV; 590). Эти слова обозначили и закрепили серьезную поворотную веху в духовной биографии писателя. Оказавшись вдали от родины, Б. Зайцев увидел свою миссию в том, чтобы открывать западному миру отечественные духовные ценности, делать своеобразную прививку "...чудодейственного "глазка" с древа России..." (1; VII; 4).

      Первым же существенным духовным опытом писателя в эмиграции стала его книга "Преподобный Сергий Радонежский": 8 октября 1924 года глава из нее публикуется в парижской газете "Пос-лед-ние новости", а в 1925 году произведение выходит целиком. В повести-жизнеописании общерусского чтимого святого выявлено своеобразие "России давней, России - Святой Руси"(7; 22). Повествование о Сергии определило вектор духовной биографии и логику писательской судьбы Б. Зайцева. На исключительную важность личного приобщения к житию преподобного Сергия Б. Зайцев указал сам в путевой паломнической книге "Валаам" (1936 г.): "Вот он, Святой Сергий!., в глухом предместье парижском дал он мне счастье нескольких месяцев погружения в его жизнь, в далекие века родины... и над всей жизнью русского писателя вне родины, оплодотворяя, меняя ее, давая новые мотивы, стоял его облик" (1; VII; 175).

      Повествование о Сергии как главная поворотная веха в духовном развитии писателя значимо в двух взаимосвязанных аспектах. Во-первых, как биография реальной исторической личности, сыгравшей исключительную духовную роль в становлении русской государственности периода "собирания земель", составившая содержательную сторону произведения, во-вторых, как литературная агиографическая форма, позволившая наиболее выпукло и емко отразить это высокое содержание.

      Демонстрируя аутентичное прочтение древних источников о преподобном Сергии, Б. Зайцев восстанавливает "свет утраченных первоисточников" о преподобном, погружаясь в жизнь святого праведника глубоко и проникновенно. Стиль писателя - "таинство обновления" первого жития Сергия, составленного его биографом и учеником Епифанием Премудрым.

      В развернутом описании жития-bios (6; 14) Б. Зайцев следует за Епифанием, соблюдая все основополагающие элементы житийного канона: описание обстоятельств рождения святого в семье благочестивых родителей, проявления святости в детском возрасте, отказа от мирской жизни и начала подвижнического пути, борьбы с искушениями, аскетических подвигов, прижизненных чудес, смерти, посмертных чудес и обретения мощей. Заключено жизнеописание хвалебным словом святому.

      Регламент канонической структуры жития не стеснил автор-ской индивидуальности писателя, напротив, помог ему наиболее полно самовыразиться. Для Б. Зайцева важны были не столько специфически литературные признаки, сколько возможность выразить личную оценку самого типа подвижничества Сергия, избранного им в сложившихся биографических обстоятельствах способа и пути спасения. Житие Сергия Радонежского - это тип жития святого преподобного, повествование-рассказ об иноке - основателе монашеской обители. Главное здесь - внутренняя психологическая борьба со страстями, путь личного внутреннего уподобления Господу. Писателю важно то, как Сергий воплощал личный идеал. Это делает его в интерпретации Б. Зайцева идеальным героем, своеобразной личностью-идеей, которую он воссоздает путем абсолютизации более и менее очевидных достоинств. Сергий интересен писателю как личность, постепенно и органично накапливающая качественные изменения на пути к святости. Реальная судьба подвергнута идеализирующему выравниванию.

      В преподобном Сергии, по убеждению писателя, ярко проявился специфически русский тип монашеского делания. Он на многие века определил наше национальное понимание феномена святости, своеобразный "архетип" русской духовной жизни: к созерцательному как высшей ступени святости, различаемой в аскетике, лежит путь через низшую, но важнейшую ее ступень - крест деятельный.

      Б. Зайцев осуществляет краткую редакцию епифаниева жития, проникнувшись самим художественным методом древнерусского книжника и сплавив его с собственным творческим сознанием, что вылилось в своеобразную агиобиографию. Так определил жанр повествования о Сергии сам Б. Зайцев. В свете личной духовной биографии писателя, следующего традициям агиографической литературы как литературы высоких идеалов, главная цель духовного делания - устремиться к примеру Сергия, модель жизни которого является эталоном и мерилом высшей правды о земном назначении человека. В свете ее осуществляет писатель личный духовный путь. Образ-символ Голубой Звезды приобретает конкретные очертания жития реальной земной личности, но уже в своей здешней жизни осуществившей трансцендентный идеал. "Еще живой преображен", - так в своем повествовании о Сергии скажет об этом Б. К. Зайцев. Православная церковь особым образом чтит Сергия за эту высочайшую степень святости. Один из древних гимнографических текстов святому гласит, что он уже при жизни был "бесплотным ангелам равножитель, всех преподобных превзошел постническими трудами и бдением молитвенным" (3; 2). В духовной биографии Б. Зайцева, своеобразного литературного "инока" с иконописными чертами (о чем немало свидетельств оставили его современники в литературе), преподобный Сергий - образ-символ возрастания на пути от земного к горнему миру. Не случайно в своей итоговой "книге жизни" - автобиографической тетралогии "Путешествие Глеба" - Б. Зайцев осуществит развернутое хроникально-летописное повествование о собственном духовном становлении, о росте своего "древа веры из зерна горчичного" по аналогии с древней библейской притчей. У истоков этого роста, несомненно, стоял преподобный Сергий.

      Борис Зайцев передал нам его образ как живую историче-скую личность и символ неуничтожимых духовных ценностей, иконописный лик с легендарными чертами, русский национальный характер "особого, высшего его склада и строя" (7; 22), обозначив всем ходом повествования чувство духовного родства с людьми подобного типа. В творческом сознании Б. Зайцева Сергий - канонический святой, принявший легендарные черты, но вместе с тем живая личность, в жизнеописании которой писатель выявил эпохальные черты духовного становления и передал их читателю с высоты 500-летнего временного разрыва ярко, свежо, приподнято, в живости картин и красок. Все "привнесения" автора в традиционные формулы жанра средневековой агиографии органично входят в структуру текста, не разрушая символического образа, а дополняя его развернутыми эпитетами, сравнениями, метафорами, которые "нагружают образ воздухом и простором" (4; 52). Чудесный образ Сергия - результат слияния импрессионистической поэтики с древнерусским каноном, породивший трансформированный, но в основе своей средневековый образ, который вобрал в себя духовность нового поколения подвижников. Образ Сергия, своеобразно реконструированный писателем и вновь засиявший в чистоте и перво-зданности, в житии самодовлеющ. При всех экскурсах в историю, создающих конкретно-исторический фон жизни преподобного, подчеркнута сверхисторичность облика Сергия, являющегося живительным "озоном" на все времена.

      И все же повествовательная структура зайцевского "жития" обнаруживает "трансформацию традиционных отношений житийного повествователя и героя" (5; 116). Активная позиция писателя-посредника между веком Сергия и современной эпохой в противовес его каноническому самоумалению проявляется в многочисленных лирических отступлениях, размыкающих жесткие рамки житийной структуры. В них содержится утверждение-призыв о потребности человека в покаянии и очищении от грехов во все времена. Фигура русского святого предстает в таком контексте как пример духовного самостояния и сопротивления разрушающей силе обстоятельств. Именно так Б. Зайцев вносит свой "голос" в реконструкцию для современников и потомков живого облика преподобного. Жизненный путь Сергия получает еще одно самостоятельное, благоговейное и трепетное осмысление под пером жизнеописателя XX века, осуществлявшего по мере сил этот идеал в личной жизни и призывавшего к этому всех нас.
     

Л. Н. БАРАЕВА 
      Вологда 

 

      ПРИМЕЧАНИЯ
     
      1 Зайцев Борис. Собрание сочинений. - В 5-ти т.т. - М.: Русская книга, 1999. (Издание не завершено. В 2000 году выпущены 6-й и 7-й дополнительные тома). Здесь и далее при ссылке на источник в тексте статьи первая цифра в скобках указывает порядковый номер библиографического источника в примечаниях, вторая - страницу. В случае с многотомными изданиями номер тома указан римской цифрой, следующей за порядковым номером источника в примечаниях.
      2 Любомудров А. М. Книга Б. Зайцева "Преподобный Сергий Радо-неж-ский" // Русская литература. - 1991. - № 3.
      3 Никон, иеромонах. Житие и подвиги преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца. - Свято-Троицкая Сергеева Лавра. - 1904.
      4 Пак Н. И. Традиции житийного жанра в "Преподобном Сергии Радонежском" Б. К. Зайцева // Проблемы изучения жизни и творчества Б. К. Зайцева. - Калуга, 1998.
      5 Сваровская А. С. Житийные традиции в прозе Б. К. Зайцева // Проблемы литературных жанров. - Томск, 1992.
      6 Селиванов Ю. Б. Древнерусские жития как литературный жанр. - Вологда: Русь, 1998.
      7 Черников А. П. "Поэт в прозе". Творческий портрет Б. Зайцева // Борис Зайцев. Атлантида. - Калуга, 1996.