«В крови горит огонь желанья...». Стихотворение написано в 1825 г. на мотив двух первых стихов  главы I «Песни песней» царя Соломона, первоначально вольно переложенных Пушкиным прозой в его черновой тетради.

 

Пушкинские стихотворения 1825 г. "В крови горит огонь желанья" и "Вертоград моей сестры" навеяны, как известно, библейской Песнью песней. Обычно они печатаются рядом, но их успех оказался неодинаковым: только первое стихотворение широко известно, оно стало романсом Глинки. С. А. Венгеров провел противопоставление: «В крови горит» и «Вертоград» вовсе не составляют такого неразрывного целого. По жгучести настроения первое стихотворение заметно разнится от гораздо менее страстного «Вертограда».

 

Как прозвучали эти стихотворения среди современников? То, что они написаны по мотивам Ветхого завета, говорит о многом, но этот идеологический фон в его конкретных условиях места и времени не обращал на себя внимания историков русской литературы; из их скупых высказываний получается, что Библия в XIX в. - некий неизменный фактор, причем Песнь песней - "та книга Ветхого завета, которая всегда смущала христианских богословов" и "является прямым вызовом церковной морали"; "это побуждало представителей официальной церкви по возможности обходить Песнь песней трусливым молчанием или толковать ее аллегорически". Отмечалось, что из русских поэтов "глубже всех духом Библии проникся Лермонтов" и вели его к этому Гердер, Гете, Гюго, де Виньи, Байрон. Остались незамеченными  внутренние обстоятельства русской литературной жизни, повлиявшие на характер восприятия Ветхого завета Пушкиным и Лермонтовым.

 

Русского перевода Ветхого завета в эту эпоху не существовало, а церковнославянская Библия отнюдь не была книгой для мирян.

 

Одним из сопутствующих признаков европейской культуры в русских дворянских семьях было пользование католическими и протестантскими библиями на западных языках (среди личных книг Пушкина был только французский Ветхий завет, изданный Библейским обществом в 1817 г. в Петербурге). Основным источником знания Библии для народа должно быть звучащее в церкви слово священнослужителя; авторитетность этой формы традиции признавалась всеми, в том числе филологически наиболее взыскательной протестантской церковью. Запрет читать Библию не подвергался в России канонической разработке, но в 1838 г. синод впервые опубликовал православный вселенский документ 1723 г., установивший, что "не всякому позволяется без руководства читать некоторые части Писания, особенно ветхозаветного. Без разбору позволять неискусным чтение Священного писания то же значит, что и младенцам предложить употребление крепкой пищи".

 

Песнь песней мирянам знать во всяком случае не полагалось, поскольку в православном богослужении ее не читают. Эта исключительность обусловлена особым характером Песни песней, совершенно непохожей на все остальные библейские книги. Бог в ней не упоминается и говорится только о любви, причем в таких образах, что присутствие этой книги в составе Библии не раз вызывало возражения. Еще в первые века христианства Песнь песней, представляющая собой конгломерат любовных и свадебных песен фольклорного характера, сложившийся в его нынешней форме в IV-III вв. до н. э., подверглась аллегорическому переосмыслению и стала толковаться как изображение любви между богом и народом или между церковью и Христом либо как эпиталама девы Марии. Все, что было доступно в эту эпоху русскому читателю, который пожелал бы найти в книгах разъяснения Песни песней и фресок русских храмов, ее иллюстрировавших, заключалось в лаконичном высказывании митрополита Амвросия Подобедова: "Песнь же есть речь изрядная по словам, страстовозбудительная по вещам <...> содержит из всех песней, когда-либо писанных, самое превосходнейшее изрядством сложение, и изобилием таин все другие превосходит <...> Тот только к чтению книги сея способен, который, погасивши внутрь себя безстыдной любви пламя, весь любовию Иисуса Христа горит".

 

Лишь в 1808 г. синод издал единственный памятник патристики, доступный русскому читателю, - перевод греческого толкования Феодорита Кирского. В том же 1808 г. Песнь песней была введена в русскую литературу: Г. Р. Державин опубликовал кантату "Соломон и Суламита" (1807), где любовь предстает в земном, лишенном всякой религиозности облике. Это было неслыханным новшеством.

 

В преобразованных по уставу 1808-1814 гг. русских духовных академиях Ветхий завет должен был преподаваться "соответственно современному уровню на Западе библейской науки и на одной линии с последними открытиями науки". В Петербурге это было поручено бакалавру Филарету, будущему митрополиту московскому; он читал свои лекции по библейской герменевтике на латинском языке, хотя греческий знал не хуже. Конспект его лекций 1811 г. в отношении Песни песней лаконичен: "Должно, однако ж, сознаться, что тайна книги еще не совершенно раскрыта". Перечислив различные точки зрения, Филарет присоединился к мнению, что Песнь песней означает "единственно и собственно союз Иисуса Христа с церковью вообще и в частности с душою верующею", а "ее дух и цель - изложение любви божией, приспособленное к разумению человека, и возбуждение человека к той же святейшей любви".

 

В начале 1820-х годов, т. е. как раз в период, когда у Пушкина появился устойчивый интерес к этим событиям, тесно связанным с цензурной обстановкой в литературном мире, над Библейским обществом стали сгущаться тучи. Появилось на свет сочинение С. К. Сабинина "В каком смысле должно разуметь книгу Песнь песней и что она содержит", где говорится: "Книга Песнь песней давно уже сделалась камнем претыкания для христиан слабых. Еще в IV столетии Феодор Момпсвестен преткнулся о него и стал утверждать, что в Песни песней воспевается чувственная, плотская любовь <...> Кто при чувственной оболочке сей книги падает в чувственные мысли, тот лучше не читай ея. В Библии много других книг, в которых можно найти все нужное к спасению. Книга сия писана, конечно, не для начинающих". Именно в это время Пушкин приступил к работе над Песнью песней.

 

Так, отмечено, что уже в древности иудеи "не дозволяли чтения сей святой книги, которую они всегда почитали делом св. Духа, как людям уже старым и совершенно зрелого разума. Сие чистое и тайное обхождение Жениха и Невесты не предоставлено суждению тех, кои погружены еще в блато грехов". Далее приводятся слова папы Григория Великого: "Когда в сей Песни говорится о лобзаниях, объятиях, ланитах, сосцах, ногах, бедрах, о ложе и браке, то из сего не только не должно брать повода к кощунству над Священным писанием, но, напротив, должно удивляться милосердию божию, которое благоволило явить нам толикую благость, что, дабы возвысить нас к испытанию его любви божественной, он унизился до того, что употребляет слова и выражения нашей плотской, нечистой любви". Здесь же цитируются слова св. Бернарда Клервосского: "Берегись воображать себе, чтоб мы думали, что в сем соединении Слова и души есть что-нибудь телесное".

 

Острастка подействовала - Песнь песней исчезла из учебного плана Петербургской духовной академии. Именно в этот период Пушкин закончил свои стихотворения на тему Песни песней.

 

9 сентября 1825 г. лицейский законоучитель Пушкина профессор Г. П. Павский завершил перевод с древнееврейского на русский язык Песни песней как одно из пособий для занятий по древнееврейской грамматике со слушателями Петербургской духовной академии. Этот перевод он сопроводил пояснением: "Изображено парение благочестивой души к богу - источнику чистейших радостей. Душа, быв завлечена в суеты мирские, воспоминает о прежней райской жизни и снова желает возвратиться к ней, чтобы быть близкой к богу и в нем блаженствовать".

 

"Энциклопедический лексикон" Плюшара, где богословские материалы служили предметом особых забот синода дает единственную за всю историю русской церкви официальную характеристику Песни песней. Песнь песней - "это пламенная песнь любви. Личный предмет этой любви, по мнению лучших, опытнейших и благороднейших толкователей Писания, есть Христос и его церковь, или в частности каждая душа благочестивая <...> Тем меньше заслуживает вероятия (!) мнение тех, которые книгу Песнь песней представляют эротическим отрывком, эклогою пастушескою".

Как видим, выступление Пушкина на столь опасную тему, причем буквально на следующий день после прекращения возбужденного митрополитом Серафимом и грозившего Сибирью дела о "Гавриилиаде" (амнистирующая резолюция Николая I о поэме имеет дату 31 декабря 1828 г., а "Московский вестник" с пушкинскими стихотворениями на тему Песни песней получен подписчиками 1 января 1829 г.), было связано с немалым риском. С одной стороны, не могла не сказываться инерция читательского восприятия, проявившаяся в точке зрения Катенина. Для литературного вкуса современников требовалось какое-то время, чтобы "привыкнуть" к звучанию библейской поэзии в новой инструментовке. А главное, у поэта были недоброжелатели, способные использовать обстановку цензурного террора для обвинения его в профанации Библии. Требовались искусное маневрирование и неустрашимость, чтобы выступить в печати с такими стихотворениями. Проследим, как развивались события.

 

После возвращения из ссылки Пушкин резко изменил свое поведение в обществе, стал сдержанным в политических высказываниях, осторожным в поступках. Конформизм в условиях николаевского режима означал, между прочим, соблюдение норм церковной жизни; разумеется, от молодых поэтов, вращавшихся в высшем свете, не требовалось становиться усердными богомолами, но все же существовали вполне определенные понятия о благонадежном поведении.

 

1828 год складывался для Пушкина особенно трудно. Он тяжело переживал утрату многих друзей, ставших жертвами декабристской трагедии, недоумение в демократических кругах по поводу его стансов Николаю I, недреманную опеку учтивого и саркастического Бенкендорфа - первого читателя произведений "царя скудного царства родной поэзии и литературы". В июне 1828 г. Сенат и Государственный совет рассматривают дело о пушкинском стихотворении "Андрей Шенье", и за поэтом учреждается секретный надзор. В июле Россия прочла пушкинского "Пророка", открывающего третий номер "Московского вестника", - произведение, в котором поэт ставится в положение, неподсудное всей сословной иерархии, полностью независимое от царей и первосвященников, дающее право клеймить, жечь глаголом неправду, от кого бы она ни исходила. Филарет писал свое стихотворение, уже зная о "Пророке", и тем самым ответил и на него - фигурой красноречивого умолчания. В августе 1828 г. начались вызовы к военному губернатору для дачи показаний об авторстве "Гавриилиады". В этом же месяце с Пушкина взяли полицейскую подписку о соблюдении цензурного режима на общих основаниях. К этому добавилась и сердечная неудача - родители А. А. Олениной объявили Пушкину, что в качестве претендента на руку их дочери он неприемлем: "он был велтопуах (вертопрах), не имел никакого положения в обществе и, наконец, il n’était pas riche". Три подряд неудачных сватовства имели в числе своих причин и ту, которая вскоре открылась при четвертом предложении, когда родители Н. Н. Гончаровой выразили желание иметь доказательства политической благонадежности жениха.

 

Стихотворения на тему Песни песней, законченные еще в михайловской ссылке, продолжали лежать без движения. 1 июля 1828 г. в новогодней книжке "Московского вестника" находятся семь произведений Пушкина: "В крови горит огонь желанья", "Вертоград моей сестры", "Утопленник", "Нельзя, мой толстый Аристип", "Стих каждый в повести твоей", "Сто лет минуло, как тевтон", "Поэт и толпа". Два первых стихотворения объединены общим названием - "Подражания". Таким образом, нет никакого упоминания о Песни песней. Удачно сформулированное заглавие помогло обойти главную опасность, отпала необходимость обращаться в духовную цензуру. У Пушкина названо "Подражания", но не указано - кому и чему. Ревнители православия, если бы выступили с нападками, рисковали оказаться перед неопределенным противником, а это наихудшая исходная позиция в любом споре. К тому же это именно подражания, а не переложения, как иногда называют рассматриваемые нами произведения современные литературоведы, - в словоупотреблении пушкинской эпохи между этими понятиями вкладывалась вполне определенная разница. Когда в марте 1829 г. петербургская духовная цензура рассматривала поступившую из Академии наук рукопись "Преложение псалмов 8, 113 и 144", то было принято решение: "В первом из сих стихотворений встречаются мысли, коих нет в подлиннике, почему приличнее было бы назвать оное подражанием, а не преложением".

 

Удавшийся маневр с цензурной терминологией Пушкин наметил заблаговременно. Еще в конце апреля - августе 1827 г., составляя список своих произведений, он обозначает стихи, навеянные Песнью песней, как "Подр. Восточн. стих.", а в другом списке, в конце мая - июне 1828 г., как "Подр. вост.". Сокращение дошло до предела при переиздании обоих стихотворений в сборнике 1829 г., где они воспроизведены без названия. В первом посмертном издании стихотворения отнесены в раздел "Подражаний восточным стихотворцам". Лишь в 1880 г. стало возможным назвать вещи своими именами - в ефремовском издании Пушкина они впервые названы редактором "Подражаниями Песни песней", с обозначением соответственных стихов по Библии. По времени это совпало с выходом в свет капитальной монографии о Песни песней, принадлежащей перу гебраиста и археолога А. А. Олесницкого, - единственной в русской науке. Как заметил автор, "между книгами Священного писания Песнь песней обращает на себя особенное внимание ввиду окружающего ее необыкновенного волнения и шума критики".

 

Таким образом, на протяжении полувека казуистические "правила игры" допускали любопытную ситуацию: стихотворения на тему Песни песней имели право на существование, популярность, концертное исполнение, но при условии, что ссылки на Библию не будет, даже если истина для всех очевидна. Этим неписанным правилам подчинился и В. Г. Белинский, высказавший о стихотворениях "В крови горит огонь желанья" и "Вертоград моей сестры" ряд глубоких соображении и при этом лаконично заметивший, что их антологическая подоплека взята не из эллинского, а "совершенно из другого мира поэзии". Позже этим приемом воспользовался Фет, включавший стихотворение на тему Песни песней "Не дивись, что я черна" (1847) в раздел "Подражаний восточному" своих поэтических сборников 1850, 1856 и 1863 гг., а также Мей, назвавший свой лирический цикл на тему Песни песней "Еврейскими песнями" (1856-1859). Последние были высоко оценены Н. А. Добролюбовым, который тоже счел необходимым обойтись в своем отзыве без упоминания Песни песней.

 

Источник: Статья Мурьянова М. Ф. "Пушкин и Песнь песней". // Временник Пушкинской комиссии, 1972. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1974.  (печатается в сокращенном варианте - прим. авторов сайта)

 

Комментарии к статье авторов сайта:

 

1/ Мурьянов Михаил Федорович - доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН. Библиография Михаила Федоровича Мурьянова (21. 11 1928 — 06. 07.1995) насчитывает 185 работ по романо-германскому, византийскому и славянскому средневековью, герменевтике русской литературы (с древнейших времен по начало XX в.), этимологии, исторической лексикологии русского языка, фольклористике, археографии, иконографии и т. д. (а многое из написанного М. Ф. Мурьяновым еще ждет своего опубликования). Велики заслуги ученого в области кириллометодианы: в частности, он отыскал и опубликовал ранее считавшееся утеряннным сочинение Константина Философа. Не менее значительный вклад внес М. Ф. Мурьянов в изучение древнерусской литературы: достаточно будет упомянуть его докторскую диссертацию «Гимнография Киевской Руси», а также монографию" Слово о полку Игореве" в контексте европейского средневековья», которая посвящена истолкованию некоторых темных мест в памятнике, представляющем для филолога и историка трудности почти непреодолимые. Пушкиноведение обязано ученому большим числом образцовых разысканий по истории текста и смысла многих произведений поэта — стоит напомнить о том, что именно М. Ф. Мурьянов нашел то самое армянское преданье, на которое как на источник Пушкин ссылается в «Гавриилиаде». Уже после смерти исследователя вышли его «Пушкинские эпитафии» и другая его книга — «Из символов и аллегорий Пушкина». Более двух десятков статей было написано для «Лермонтовской энциклопедии». Среди русских классиков XVIII—XX вв. героями М. Ф. Мурьянова стали также Ломоносов, Тютчев, Щедрин, В. Соловьев, Чехов, Блок и другие.

 

2/ "Песнь песней" Соломона.  Согласно заглавию, Песнь песней принадлежит Соломону. Однако на древнееврейском языке это могло означать как то, что Соломон является ее автором, так и то, что эта Песнь написана о нем или ему посвящена. Иудейская и христианская традиции сходятся в том, что царь Соломон является автором Песни песней. Соломону приписывается сочинение более тысячи "песен", однако нельзя с полной уверенностью утверждать, что в число этой тысячи входит Песнь песней. Если автором Песни является Соломон, то она была написана в середине X в. до Р.Х. Никаких поправок к этой дате не вносят и две другие версии. То обстоятельство, что книга, так или иначе, ассоциирована с личностью царя Соломона, позволяет предположить, что она была создана в период, когда особого расцвета достигла еврейская литература мудрости и поэтическая литература. А этот период ознаменован деятельностью царей и библейских писателей Давида и Соломона. Поэтическая литература, представленная в Священном Писании богодухновенными псалмами царя Давида, закономерно получила свое дальнейшее развитие в Песни песней Соломона. Традиция "писаний мудрых" - а к мудрым царь Соломон имел самое непосредственное отношение - также нашла свое выражение в Песни песней. Хотя Песнь песней и по форме, и по духу отличается от дидактического настроя книг притчей и Екклесиаста, она, тем не менее, затрагивает общую с ними проблему - человеческие взаимоотношения, - но рассматривает ее в ином плане. Таким образом, книга вполне соответствует литературным традициям, достигшим своего расцвета именно в эпоху царя Соломона.

 

Первые две строки "Песни песней" Соломона:

1 Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина. (Пролог, в котором определена главная тема, содержит выражения страстной любви, которой проникнута вся книга. Неожиданные переходы от третьего лица ко второму характерны и для египетской поэзии).
2 От благовония мастей твоих имя твое - как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя. (Имя твое - как... миро. Поэтическая аллитерация: евр. "шем" - имя, "шемен" - миро).

 

3/ Эпиталама - греч., у древних  греков и римлян свадебная хоровая песнь. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.

 

4/ Казуистика - изворотливость в доказательстве ложных или сомнительных положений (один из вариантов толкования).