С 1606 г. Смута перешла из боярских кругов в средние и низшие слои российского государства и, охватив южную окраину и центр, начала распространяться и дальше. Болхов оказался в центре событий.
     В августе 1606 г. население города выступило против правительства Василия Шуйского и перешло на сторону мятежного войска Ивана Болотникова, путь которого проходил через Болхов. Правительство Василия Шуйского предприняло меры сопротивления, и летом следующего года казалось, что междоусобица, в течение нескольких лет сотрясавшая Московское государство, подходит к концу. Царские войска осадили Тулу, где заперся Болотников, в то время как другие правительственные отряды начали «очищать» от повстанцев прочие города. Но тут произошли события, ознаменовавшие наступление нового витка Смуты. В Стародубе объявился очередной самозванец, назвавший себя чудесно спасшимся от боярского заговора царем Димитрием. Происхождение его неясно, но он быстро стал знаменем противников Василия Шуйского. К Лжедмитрию II примкнули многие бывшие болотниковцы, в том числе атаман донских казаков И. М. Заруцкий и «охотники» (добровольцы) из польской шляхты. Первоначально удача благоприятствовала самозванцу: он разбил небольшой отряд окольничего князя В. Ф. Литвинова-Масальского под Козельском, а его передовые разъезды вышли на ближние подступы к Туле. Но он опоздал. 10 октября, не дождавшись помощи, Болотников капитулировал, и Лжедмитрий II, войско которого к тому же стали сотрясать раздоры, вынужден был отступить. В Карачеве к самозванцу присоединились польские отряды Сам. Тышкевича, Хмелевского, Хруслинского и Ад. Вишневецкого, подошедшие с Украины. Лжедмитрий II пытался взять Брянск, но город, на помощь которому подоспела рать под началом боярина князя И. С. Куракина и князя В. Ф. Литвинова-Мосальского, устоял. В начале января 1608 г. самозванец вынужден был снять осаду Брянска и направился в Орел. «Орляне же его встретоша», и он остался в городе на зимовку.
     Соседний с Орлом Болхов еще летом 1607 г. был «очищен» от ставленников Лжедмитрия II князем Третьяком Сеитовым и в январе 1608 г. стал сборным пунктом рати, направленной против самозванца. Повторная мобилизация войск, опрометчиво распущенных «поопочинуть» после тяжелой осады Тулы, как обычно, проходила трудно. Лишь благодаря принятым жестким мерам и угрозам «нетчикам» (11) - дворянам и детям боярским, лишить их поместий и вотчин, в Болхове были собраны очень крупные силы. Ратники были разбиты на несколько полков: над передовым начальствовали боярин князь Василий Васильевич Голицын и боярин Михаил Алексеевич Нагой, сторожевым - боярин князь Иван Семенович Куракин и князь Василий Федорович Литвинов-Мосальский. Позднее он был отпущен в Москву и на его место заступил Григорий Григорьевич Пушкин. Главные силы - Большой полк - возглавляли боярин князь Дмитрий Иванович Шуйский, боярин князь Борис Михайлович Лыков и князь Григорий Константинович Волконский. Артиллерией командовал Григорий Левонтьевич Валуев, а финансовыми делами рати заведовал дьяк Семейка Ефимов (12).
    Значительную часть конницы составляли отряды татар мещерских, касимовских, кадомских, темниковских и арзамасских. Над касимовскими мурзами и татарами стоял голова Гозан Петров сын Болтин, кадомскими - Остафей Яковлев сын Соховцев, темниковскими - Федор Клокачев, арзамасскими - Степан Шитлов – нижегородец (13). По указу царя Василия Шуйского: «Татаром и Черемисе велено Украинные и Северских городов Уездов всяких людей воевать и в полон имать и живот (имущество. - В.Н.) их грабить за их измену и воровство» (14). В состав рати входил и сильный отряд наемников, среди которых, кроме немцев, были поляки и литовцы - им предстояло скрестить оружие с соотечественниками, служившими у самозванца.
     Верховным главнокомандующим над войском был поставлен брат царя Дмитрий Иванович Шуйский, в товарищи (заместители) к которому был придан Михайло Алексеевич Нагой. Главная беда русской рати была в ее главнокомандующем - Дмитрий Шуйский «отличался единственно величавостью и спесию; не был ни любим, ни уважаем войском; не имел ни духа ратного, ни прозорливости в советах и в выборе людей; имел зависть к достоинствам блестящим и слабость к ласкателям коварным: для того, вероятно, не взял юного счастливого витязя Скопина-Шуйского, и для того взял князя Василия Голицына, знаменитого изменами...» (15). Другая, поистине убийственная, характеристика его полководческих талантов, содержится в современной тому времени летописной записи: «был он воевода сердца не храброго, обложенный женствующими вещами, любящий красоту и пищу, а не луков натягивание».
     Всю зиму и большую часть весны огромная русская рать стояла в Болхове, уничтожая запасы свои и местных жителей. В то же время с приходом в Орел к самозванцу подкрепления из Польши и Украины, особенно отряда князя Романа Кириковича Рожинского, его войско превращалось в пусть и не очень многочисленное, но сильное. Рожинский, несмотря на противодействие самозванца, при поддержке верных ему людей, сумел отрешить гетмана Меховецкого, не пользовавшегося популярностью, и сам занял эту должность.
     Шуйский мог без особого труда зимой выбить немногочисленный отряд Лжедмитрия II из Орла. Орел был сильной крепостью, но не для татар. Город лежал в низине, главная его защита летом - реки Ока и Орел - замерзли, а со стороны Болхова над ним нависали высокие берега рек - Ямская и Егорьевская «горы», с которых территория крепости хорошо просматривалась и могла простреливаться вдоль и поперек из пушек. Так что, вполне вероятно, что Лжедмитрий оставил бы Орел даже без боя. Тем не менее, Шуйский сидел в Болхове, выклянчивал очередные подкрепления, несмотря на то, что людей у него было более чем достаточно, и оправдывал свое бездействие «многими снегами». Прокорм такой огромной рати был делом весьма сложным, к тому же и люди самозванца успели выгрести из клетей и сусеков орлян все запасы, и фуражиры обеих сторон рыскали между Орлом и Болховом, опустошая и без того разоренную войной округу. Русские воеводы выслали беспокоить самозванца «посылку» (летучий отряд) под началом князя Василий Романовича Барятинского и Михаила Зыбина. Весьма часто между противниками завязывались кровавые стычки, «бои многие», победы в которых не давали перевеса ни той, ни другой стороне. (16)
     Наступила весна с ее хлябью и распутицей. Лишь к концу апреля, когда немного подсохло, противоборствующие стороны зашевелились, готовясь к решающему сражению. Когда далее медлить было уже нельзя, Шуйский, наконец, отдал приказ о выступлении и русская рать гигантской колонной выползла из Болхова. Одновременно из Орла в зареве пожара вышел и самозванец. В день его выступления вспыхнул пожар в хоромах, в которых он квартировал. Огонь перекинулся на избы обывателей, и самозванец был вынужден бежать в одну из слобод, где встретился с Рожинским, зимовавшим в Кроме. Лжедмитрий вышел из города, провожаемый проклятиями орлян, лишившихся по его милости не только своих запасов, но и крова, но это его мало беспокоило. Впереди его ждала либо победа и Московское царство, либо разгром и позорная смерть - что, в конечном счете, и произошло.
     Любая смута порождает многочисленных перебежчиков. Так было и в этот раз. По свидетельству активного участника Смуты в России Конрада Буссова, «17 апреля немецкие начальники из лагеря Шуйского (ротмистр Бартольд Ламсдорф - невежественный молодчик, за свою жизнь не ходивший ни разу в чужие страны, зато в Лифляндии и в Москве славно поработавший пивными кружками, - лейтенант Иоахим Берг и хорунжий Юрген фон Аалдау), все трое люди невежественные, но отлично обученные московитским жульничествам, отрядили к Димитрию второму двух своих собратьев, Арндта Кудделина и Любберта фон дер Хейде, чтобы предложить свои верноподданнические услуги и при этом сказать ему, чтобы он продвигался вперед, а когда дело дойдет до сражения, то они перейдут к нему с развернутым знаменем. Они не посмотрели на то, что присягнули Шуйскому и уже второй год служили ему и получали от него жалованье и притом хорошо знали, что это не Димитрий первый, а кто-то совсем иной» (17).
     И вот в субботу, 30 апреля, на полпути между Орлом и Болховом, у Каменска (д. Каменка) рати встретились. Надо полагать, что столкновение не было неожиданным для обеих сторон, и противники успели развернуться в боевой порядок. Священники отслужили молебен, а полководцы ободрили своих людей: «...как достоит делати прямым (честным) воинским людям и по крестному целованью, на что они Государю своему и крест целовали в правду, и утешати их великою доброю добычею, чтоб они смело и храбро на супостатов напускали..., и молвити им: лучше есть честно умерети, нежели с бесчестием житии, и так предатися в руце Божий» (18).
     Самозванец первый начал атаку, и его передовой отряд сошелся с полком Голицына. Тот не выдержал натиска и обратился в бегство. Беглецы проломились через Большой полк, расстроив его ряды и, преследуемые поляками, достигли Сторожевого полка. Но тем полком командовал более опытный воевода - Иван Куракин, ранее отличившийся под Брянском. Он не сплоховал и на этот раз и вовремя ввел войска в бой. Прорвавшаяся польская часть Тупальского попала в железное кольцо и вместе со своим начальником почти целиком погибла. Отличились и наемники. По словам К. Буссова, Ламсдорф с сообщниками оказались «столь трезвы» (т. е. напились), что напрочь забыли о данном ими самозванцу обещании, «храбро напали на поляков и побили 400 человек». Это привело в ярость Рожинского, приказавшего впредь не брать наемников в плен, а также вздернуть посланцев Ламсдорфа, «но те попрятались и не так скоро вылезли на свет» (19).
     Уже в сумерках противники, утомленные длившимся с утра и до вечера боем, разошлись по своим станам. Русская рать стала неподалеку, за заболоченной ложбиной, заполненной талой водой. Подобно огромному медведю, она разлеглась поперек Волховской дороги. Рожинскому, осматривавшему позиции, стало ясно, что дальнейшие лобовые атаки приведут к тому, что их немногочисленное войско просто разобьется о московскую рать. Вполне возможно, что и Рожинский, и самозванец начали всерьез подумывать об отступлении, но полученные ими вскоре известия привели совсем к иному развитию событий.
     Несмотря на большие потери, прошедший день был, в общем, удачным для русской рати. Но Дмитрий Шуйский приказал готовиться к отступлению и отправил в Болхов наряд - тяжелую артиллерию и обоз. Это малодушное решение и привело впоследствии к трагическим последствиям. Отступление с «висящим на плечах» противником редко удается даже опытному полководцу.
     Рожинскому стало немедленно известно о том, что «Москва» собирается уходить от перебежчика - каширянина, сына боярского Ивана Лихарева, и он решился атаковать. Главные силы, переправившись через реку (по-видимому - Березуй), вышли в глубокий тыл русской рати, к селу Кобылино. Утром слуги, оставшиеся в лагере, натыкали флаги в возы, которые стали двигать взад-вперед. Возы поднимали тучи пыли, над которой колыхались знамена - казалось, что двигается огромное войско, вселяя беспокойство в сердца московитян. Одновременно стало известно о появлении поляков у с. Кобылино, что вызвало еще большее смятение. Русская рать стала поспешно отступать к Болхову, по пятам преследуемая оставленными в лагере Рожинским отрядами и к тому времени, когда она дошла до Кобылино, где натолкнулась на главные силы самозванца, оказалась совершенно расстроенной и измотанной переходом. У села завязался новый бой «велик зело», но смятенное воинство, к тому же не успевшее перестроиться в боевой порядок, оказалось не способным победить. Пока одни бились, другие искали спасения в бегстве. «И тут вор (самозванец) с польскими и литовскими людьми и с русскими воры, с изменники царя Василия Ивановича всея Руси ратных людей многих побили и бояр и воевод князя Дмитрия Ивановича Шуйского с товарищи и Московского государстве все полки погромили...» (20). Всеобщее смятение усилилось и тем, что Дмитрий Шуйский со знатнейшими воеводами, видя проигрыш сражения, попросту бросил войско (это было не первое и не последнее его бегство с поля боя) и ускакал в Болхов. Избиваемая с флангов и с тыла, русская рать в беспорядке устремилась к Болхову, где под защитой крепостных стен чаяла найти спасение.
     Увидев начавшееся повальное бегство русской рати, Ламсдорф с сообщниками вспомнил о данном накануне Лжедмитрию II обещании и с развернутыми знаменами двинулся было в сторону самозванца, что вызвало недоумение у его соратников. «Многие честные люди, которые не знали об этом лукавстве, обратились к ротмистру и сказали: "Мы прекрасно понимаем, что тут затевается. Мы не останемся, все русские бегут, а поляки нас окружают. Что вы, начальники, замышляете?"»
     Ламсдорф обрушился на них с руганью, но большая часть наемников не присоединилась к изменникам - одни - сохраняя «профессиональную этику», другие, а их было большинство, - опасаясь за судьбу своих оставленных в Москве жен и детей. Ибо если бы «этот предательский замысел удался, как они хотели, Шуйский ни одного немецкого младенца в колыбели не оставил бы в Москве живым». С Ламсдорфом осталось всего около 200 человек, которые были окружены подскакавшими запорожцами. Выполняя приказ Рожинского, переметчики и их закованный в латы предводитель были изрублены казаками, сполна получив за свое двойное предательство, а «...слезы бедных вдов и сирот, чьих мужей и отцов он столь низко предал и безжалостно обрек на закланье, погрузят его еще глубже в ад» (21).
     Последний акт трагедии под Болховом произошел у Звенигородской засеки - лесного завала, охранявшего подступы к городу от набегов татар. Ранее отправленные в Болхов артиллерия и обоз сгрудились у единственных ворот через засеку, закупорив и без того узкий проход и преградив путь отступающей рати. Началась давка. На эту-то деморализованную и объятую страхом толпу обрушилась подоспевшая к засеке польская кавалерия, устроив настоящее побоище. Трупы тысяч русских воинов все лето устилали поля под Болховом, отравляя окрестности смрадом разложения. В руки поляков попала огромная добыча, весь обоз и тяжелая осадная артиллерия, которая могла весьма пригодиться при осаде Болхова и других городов.
     В Болхове «в осаде» остался, кроме гарнизона, пятитысячный отряд князя Третьяка Сеитова и Григория Валуева под началом некоего литвина Гедройца. Стоявшая на высокой горе и обнесенная двумя поясами дубовых стен, Болховская крепость была довольно сильной и могла бы выдержать осаду. К тому же составлявшая ядро войска самозванца польская и украинская шляхта, сильная в конном бою и рубке, сникала, когда дело доходило до осадной войны.
     Но моральное состояние болховитян было подорвано зрелищем катившейся через город разбойной рати (распространялись слухи об огромных наступающих полчищах «истинного» царя) и появившимися над дальними слободами дымами от горевших дворов и церквей (22). К тому же в руки Лжедмитрия II попала тяжелая осадная артиллерия, которая могла разнести деревянные стены крепости в несколько дней. Просидев в осаде три дня, Сеитов и Валуев сочли за лучшее со всеми своими «многими ратными людьми» в среду 3 мая сдаться и целовали крест на верность Лжедмитрию II. Самозванец присоединил их к своей рати и двинулся дальше, на Москву. Впрочем, перебежчики соблюдали свою клятву не долго. Убедившись, что войско самозванца не столь многочисленно и грозно, как его рисовали перепуганные беглецы, они с «Упыреки... ушли и прибежали к Москве к царю Василью Ивановичу всея Руси» (23).
     По своим катастрофическим последствиям Болховское поражение впоследствии затмил только Клушинский погром (24 июня 1610 г.), приведший к падению Шуйских и оккупации Москвы поляками (главнокомандующим в этом сражении был тот же Дмитрий Шуйский). После Болховского боя «бысть на Москве ужасть и скорбь велия...». В столице спешно собрали новую рать, на этот раз под началом известного, несмотря на молодость, полководца боярина князя М. В. Скопина-Шуйского и И. Н. Романова, которые преградили дорогу самозванцу у речки Незнань (под Каширою). Но «вор пойде же под Москову не тою дорогою» и воеводам пришлось спешить обратно к столице. К тому же в войске под впечатлением постоянных неудач учинилась измена и «шатость». Самозванец же, не встречая особого сопротивления (его на несколько дней задержал лишь Можайск, но и тот после усиленной бомбардировки капитулировал), вышел на ближние подступы к Москве и остановился в двенадцати верстах от стольного города в с. Тушино. Он и не предполагал, что оно на годы станет его «столицей». Перед ним, опьяняя его, маячил призрак Московской короны, которую ему так и не суждено было надеть на голову.
     ... По просторам России разбросано немало полей, которые называют полями русской славы, это Куликово поле, равнина под Полтавой, славное Бородино и Малоярославец и другие места памятных побед русского оружия. На них стоят памятники, увековечивающие славу русских воинов как мертвых, так и живых. Но есть и другие поля, их можно назвать полями скорби, это Калка, Сить, Клушино, Мясной Бор, где погибла 2-я ударная армия. Одним из таких приснопамятных полей является равнина у д. Каменка между Орлом и Болховом, место крупнейшего в годы Смутного времени и самого значительного, вплоть до начала XX в. сражения на Орловщине, ныне совершенно забытого. Подобная трагедия повторится под Волховом и в годы Великой Отечественной войны.
С избранием царя Михаила Федоровича для Болхова и его окрестностей не миновала опасность со стороны поляков. В Волхов были направлены воеводами Андрей Хованский и Иван Хворостинин. Но навел здесь порядок только воевода Иван Степанович Волынский, назначенный в 1614 г. Он сумел справиться с отрядом поляков во главе с полковником А. Лисовским, разбойничавшим в округе. Защитники города отразили нападение отряда Лисовского, выдержав осаду крепости. Разгромив посады, Оптин монастырь, поляки отступили от Болхова.
     В 1616 г. поляки вновь наводнили округу Болхова. Воевода Богдан Андреевич Вельяминов собрал гарнизон, к которому на помощь подоспел 5-тысячный отряд московских воевод Михаила Дмитриева и Дмитрия Скуратова. В сражении под Болховом, состоявшемся в декабре 1616 года, поляки были разбиты и отступили к Курску, воевода Михаил Дмитриев был убит. Западные улицы города - Никитские, еще в XIX в. носили народное название «Польши и Литвы» в воспоминание набегов.

Борьба с Крымскими татарами

     После смутного времени положение Болхова было непростым. Опасность набегов со стороны поляков и татар сохранялась. Население города значительно уменьшилось, число боярских детей, возглавлявших военные силы города и уезда, к 1616 году составляло лишь 308 человек. В царствование Михаила Феодоровича принимались меры по укреплению централизованной власти, в отдаленные районы назначались воеводы. В 20-30-е г.г. XVII в., тревожное время в истории Орловского края, воеводами в Болхове поочередно были: Василий Григорьевич Вяземский, Станислав Богданович Унковский, Константин Михайлович Пущин, Яков Лукьянович Хрущев, Иван Яковлевич Лодыженский, Иван Захарович Свиязев, князь Юрий Афанасьевич Мещерский, Василий Александрович Дулов. В 1628 г., после осад и разорений, Болховская крепость была восстановлена. После набега крымского хана Сафат-Гирея осенью 1637 г. был объявлен общегосударственный сбор, и под контролем двоюродного брата царя Михаила Феодоровича, князя И. В. Черкасского, поселившегося в Туле, началось восстановление засечной черты. В ней выделили пять отделов (одним из них командовал знаменитый князь Д. М. Пожарский) и 22 звена, на центральных засеках трудилось около 23 тыс. человек. Особое внимание уделялось наименее защищенным участкам - «воротам» на пересечении черты с проезжими трактами (24). В 40-е и 50-е гг. крымские татары продолжали беспокоить орловские земли набегами. Из болховских воевод этих лет сохранились имена Лаврентия Федоровича Наумова (1645-1650), Ивана Семеновича Кошелева, Тимофея Сатина (1653).
     С началом войны с Польшей за Малороссию, в которой крымские татары выступили союзниками поляков, опасность для Болхова вновь возросла. В начале 1660-х гг. в связи с этими событиями болховская крепость была реконструирована и укреплена. Произошло это по указу царя Алексея Михайловича, когда воеводой в Болхове был Феодосии Беклемишев. «С получением этого указа в Болхове все пришло в движение. Вопрос о защите и укреплении города в то время был вопросом не одного правительства; он равно интересовал всех и каждого. И вот «игумен и попы, болховичи-дворяне и дети боярские, стрельцы и казаки, посадские и всяких чинов жилецкие и уездные люди собираются на общую думу, обсуждают свое положение на случай осадного времени, составляют челобитную на имя Государя и подают ее в съезжей избе воеводе. Беклемишев со своей стороны озирает все укрепления города и находит необходимым "на случай неприятельского прихода исправить укрепления в Болховском остроге и прибавить в оный боевых снарядов"» (25). Над крепостными стенами к тому времени возвышались 10 башен, четыре из которых (Никольская, Пятницкая, Егорьевская и Афанасьевская) были проезжими. Одиннадцатая башня стояла под горой, в ней находился колодец, наверх, в крепость. Подземный ход-тайник вел из нее. Стены были рублены из дубовых бревен. В 1664 г. польский король Ян Казимир с войском дошел до Севска. В Болхове в это время стоял царский отряд во главе с князем Черкасским, который не пошел на подкрепление, за что в Москве им были очень недовольны.
     С наступлением мирных времен Болхов постепенно начинает подниматься. Уже в царствование Алексея Михайловича он был одним из крупнейших городов в округе. В кремле существовали два деревянных собора - Спасо-Преображенский и Никольский, впервые упоминаемые в писцовой книге 1625 г. При них находились кладбища, дворы церковного причта. Антиохийский патриарх Макарий III в 1655 г. служил в одной из Болховских церквей Пасхальную заутреню. Остались путевые заметки архим. Макария, где описывается богослужение, отмечено особое благочестие жителей Болхова, проявляющееся в благоговейном совершении крестного знамения, «а не так, как мы чертим каракули», причем это касалось не только взрослых богомольцев, но и детей (26). К 1671 г. стольник и воевода И. И. Ржевский вместо деревянного выстроил каменный двухэтажный храм. Иван Иванович, предок А. С. Пушкина, начинал свою военную службу в Болхове; был воеводой во многих городах. При обороне крепости Чигирин от турок в 1678 г. он геройски погиб и был похоронен в Никольском приделе собора. Там же были погребены его сын Тимофей Ржевский, убитый 30 июля 1705 г. во время стрелецкого бунта в Астрахани, и первый после возобновления собора протопоп Герасим Макарьевич (1695).
     На положении Болхова сказалось и то, что первая жена царя Алексея Михайловича, Мария Ильинична, происходила из рода Милославских. Она была дочерью небогатого дворянина Ильи Даниловича Милославского, владевшего селами Ильинское, Боровое и несколькими деревнями под Болховом. Илья Данилович начинал службу стольником, кормчим посольского приказа, затем был послом в Константинополе и Голландии, после того как дочь его стала царицей, пожалован в бояре.
     После смерти Марии Ильиничны и второго брака царя с Натальей Кирилловной Нарышкиной Милославские оказались в опале, но с воцарением Феодора Алексеевича род их снова вошел в силу. Воспитателем для молодого царя был вызван его двоюродный дядя - боярин Иван Михайлович Милославский. Недолгое царствование Феодора Алексеевича отмечено преобразованиями, в том числе и церковными: ему принадлежала идея учреждения архиепископств. Памятуя о благочестивом происхождении матери царя Феодора и царевны Софии, в 1681 г. среди новых архиерейских кафедр решено было образовать в городе Болхове независимую епископию в составе шести городов: Волхов, Мценск, Кромы, Орел, Новосил и Карачев. Содержать Болховского архиерея предполагалось на походы с Карачевского мужского Воскресенского монастыря, или Тихоновой пустыни. Но средств на осуществление этого замысла оказалось недостаточно, вскоре скончался царь Федор Алексеевич, и Болхов остался, как и раньше, в Крутицкой митрополии. Милославские были постоянными вкладчиками и благотворителями Болховского мужского Оптина монастыря. На средства царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны был построен каменный Троицкий собор. В монастыре сходился родовой склеп-усыпальница Милославских. Средства на устроение главного городского Спасо-Преображенского собора жертвовали царевна Софья, царь Федор Алексеевич - дети Марии Ильиничны, а позже цари Иоанн V и Петр I.
     С расширением пределов Русского государства на юг Орловский край утрачивал свое пограничное значение. В 1679 г. еще числилось 1024 служилых людей и посадских - 224. Но посадское население росло, развивались кожевенное, гончарное, сапожное и другие ремесла, торговля продовольствием. К существовавшим Пушкарской, Стрелецкой, Казацкой слободам добавились Ямская, Пахотная, Гончарная, Кожевенная. Важное место занимал ямской промысел, так как через город проходил первый почтовый тракт, учрежденный царем Алексеем Михайловичем в 1672 г. и соединявший Москву с Киевом.

Примечания.