Обсуждение вопросов жизни и смерти при изучении рождественских рассказов

 

 

 

«Был на свете самый чистый и светлый праздник, он был воспоминанием о золотом веке, высшей точкой того чувства, которое теперь уже на исходе,– чувства домашнего очага. Праздник Рождества Христова был светел в русских семьях, как ёлочные свечки, и чист, как смола. На первом плане было большое зелёное дерево и весёлые дети; даже взрослые, не умудрённые весельем, меньше скучали, ютясь около стен. И всё плясало – и дети, и догорающие огоньки свечек»[1],– вспоминал  А. Блок. В этом высказывании уже чувствуется ностальгия человека XX века по утраченному.

 

 Взрослые и дети поздравляли друг друга, дарили подарки (обязательно от души и с добрыми пожеланиями). Привычным рождественским подарком были для читателей XIX века святочные рассказы, публиковавшиеся на страницах журналов и газет. Они были очень разные: добрые и трогательные, фантастические и иронические, печальные и даже скорбные, назидательные и сентиментальные, но всегда пытались умягчить людские сердца. При всём разнообразии праздничных рассказов сохранялось главное – особое, рождественское мировосприятие. Истории вмещали в себя мечты о доброй и радостной жизни, о щедрых и бескорыстных душах, о милосердном отношении друг к другу, о победе добра над злом.

 

Характеристику жанра святочного рассказа дать достаточно трудно, так как он в своём развитии не оставался неизменным.

 

Современные исследователи говорят о рассказе примерно так: «Святочные рассказы – это произведения, в которых изображались события, имевшие дело на святках». «Святочная история должна быть фантастична, иметь мораль и отличаться весёлым характером повествования» (определение Н. С. Лескова).

 

В журнале «Православная беседа» в разделе «Зернышко» дается такое определение: «Это  рассказ о каком-нибудь мальчике или девочке, жизнь которых трудна и безрадостна, а на Рождество к ним неожиданно приходит счастье»[2].

 

Рождественскую ночь именовали ночью младенцев, а Рождество – праздником детей. Ребенок радуется подаркам, доверчиво ожидает чуда. Но не возникло специфически детского ответвления святочного рассказа. Н. С. Лесков, создатель многих святочных рассказов, отмечал, что «в жизни таких событий бывает немного, и потому автор неволит себя выдумывать и сочинять фабулу, подходящую к программе. А через это в святочных рассказах и замечается большая деланность и однообразие». [3]

 

Но всё-таки талантливые русские писатели находили новые интересные возможности в традиционной  литературной форме святочного рассказа. Тогда маленькое произведение становилось явлением большой литературы.

 

Тайна их притягательности была еще и в том, что они своим появлением несли не только художественное назначение, но и жизненно-практическое. Они  являлись тем чтением, которое подходило к праздничному настроению. Вот одно из мнений читателя: «Я люблю рождественские рассказы и хотя наизусть знаю, чем закончит автор свой анекдот,– торопливо дочитываю до последней строчки… Страдающему человеку отрадно замечтаться над рассказом, который так не соответствует действительности и так нежно будит в душе теплое хорошее чувство»[4]. Несомненно, наибольший интерес вызывали рассказы, под которыми стояли подписи известных писателей – Н. Лескова, А. Чехова, В. Короленко, А. Куприна и других. Они входили в репертуар домашнего праздничного чтения – обычая, к сожалению, почти вытесненного из семейной жизни. Выходили журналы «Нива», «Петербургская жизнь», «Звезда», «Огонек», «Родина». Не было отделов для дедушек и бабушек, отцов и матерей, для юных читателей. В домашнем кругу читали все. Здесь формировался и воспитывался облик семьи, цементировалось её единство.  В ребенке видели лишь уменьшенную копию взрослого, хотя и сейчас делаются попытки возрождения этой доброй традиции. В благочестивых семьях родители вместе с детьми с удовольствием читают журналы «Купель», «Православная беседа» и другие. В этих журналах под православное Рождество публиковались святочные рассказы.

 

Термины «святочный рассказ» и «рождественский рассказ», по большей части, используются как синонимы: в текстах с подзаголовком «святочный рассказ» могли преобладать мотивы, связанные с праздником Рождества, а подзаголовок «рождественский рассказ» не предполагал отсутствие в тексте мотивов народных святок. В данной работе делается попытка о святочной рождественской традиции говорить раздельно.

 

Само определение рассказа – святочный – указывает на истоки жанра. Святки, святые дни, святые вечера – двенадцать дней после Рождества Христова до сочельника на праздник Богоявления.

 

Придя на Русь вместе с христианством, праздник Рождества Христова встретился с древнеязыческим праздником рождающегося солнца, который наши предки отмечали в зимний день солнцеворота. От языческого празднования Коляды ведет начало и современный обычай колядования, только он со временем утратил языческий характер, и песни теперь составлены в строго христианском духе.[5] «С течением времени главное языческое божество (солнце), дающее жизнь и рост всему существующему и влияние которого простиралось на весь мир, уступило место Богу истинному, Солнцу правды, Рождество Которого предзнаменовало людям, сущим во тьме, обновление и новую жизнь…»[6]

 

У славян с давних пор существовал во время святок обычай рядиться, надевать личины, производить гадания, устраивать катания и пляски, возжигать огни и так далее. С распространением христианства на Руси эти древние обряды не искоренились, а осложнились новыми. Это получило отражение в литературе. В любом сборнике святочных рассказов можно найти сюжеты про гадания, надевания масок и так далее. Церковь издавна осуждала такое поведение как греховное. В указе патриарха Иоакима 1684 года, запрещающем святочные «беснования», говорится о том, что они приводят человека в «душепагубный грех»[7].

 

В книге «Святой дух праздников Христовых» говорится, что святость праздничных дней постоянно охранялась церковными правилами (См. Петра Алекс. 15, Лаод. 29, Сард. 11, Тим. Алекс. 13, Карф. 71, 72, VI, 66, 80, Номок., 162) и гражданскими законами. «Воскресные и торжественные дни церковные и гражданские посвящаются отдохновению от трудов и с тем вместе набожному благоговению … Святки – это «святые» дни по преимуществу, а потому все, несоответствующее их святости, должно быть искореняемо. Мы, празднуя рождение Христа, должны возгреть в себе решимость возродиться от жизни греховной к жизни святой и богоугодной»[8].

 

Уточним понятие, обратимся к этимологии слова «святость». Господь Бог, заключая свой завет с еврейским народом на Синае, требует от него святости. Святость Откровения имеет значение абсолютной удаленности от греха. Еврейское слово «кадош» переводится как священный, святой (о Боге, человеке, месте), кроме того, употреблялось слово «кадеш» – священный, святой и «кодеш» – отдельность, отдаленность, святость, священность и восходит к глаголу «кадаш» – быть отдельным, посвященным. Абсолютно свят только Бог, как делающий только добро и ненавидящий зло. Этого Господь требует и от избранного народа: «Будьте предо мною святы, ибо Я свят Господь, и Я отделил вас от народов, чтобы вы были Мои» (Лев. 20, 26; Лев. 11, 14) Призыв к святости исполняется в назорействе. Еврейское «назир» – посвященный, предназначенный Богу, от глагола «назар» – посвящать, предназначать, отделять, в религиозном и ритуальном смысле.

 

Рассмотрим, как празднование святок находило отражение в устном и письменном творчестве. Как фольклор и литература утверждали примеры святой добродетельной жизни.

 

 

На деревенских святочных посиделках существовал обычай рассказывать о том, что случилось на святках в прежние времена. Такие истории чаще всего были посвящены встрече человека с нечистой силой в опасных местах, на святочной вечеринке или же во время гадания. Эти устные святочные (былички) и стали прообразом литературного святочного рассказа. То, что звучало устно, позднее получило письменное оформление и стало излюбленным чтением российского горожанина, не получавшего на святках столько праздничных ощущений, как деревенский житель.

 

Русский город пополнялся за счет сельских жителей, которые привозили с собой приличные для них верования и обряды. В городских условиях их смысл  утрачивался, обычаи видоизменялись до неузнаваемости. Магический смысл уходил, и календарный праздник превращался в забаву.

 

А Петербург не только имитировал обычаи русских народных праздников,  но и  стал усваивать европейские формы жизни. Отсюда и раннее проникновение в жизнь особенностей западных рождественских праздников. Так рождественская елка, совершенно не свойственная исконному русскому святочному обычаю, прежде всего, была усвоена именно Петербургом, хотя Петербург какое-то время сопротивлялся ей.

 

В 20-х годах XIX века она воспринималась только как этнографическая особенность петербургских немцев. Публичные ёлки и ёлки для детей в частных домах начали устраиваться с середины XIX века. Затем, подчиняясь законам моды, этот обычай распространился по всей территории России.

 

Только к концу XIX века елка сделалась органичной для русского святочного интерьера, так что положенный на музыку отрывок из написанного в 1903 году Р. А. Кудашевой стихотворение «Елка» («В лесу родилась елочка …») воспринимался уже чуть ли не как народная песня.

 

Европеизация петербургских святок проявилась и в получивших большое распространение в высших кругах общества святочных балах и маскарадах.

 

Около 30-х годов XIX века учащаются жалобы на скуку, царящую на петербургских балах. И тогда периодическая печать, чутко откликавшаяся на потребности публики, берет на себя роль своеобразного компенсатора недостающих праздничных удовольствий. Появляются целые рождественские выпуски газет. Там были фельетоны, заметки этнографического характера, стихотворения, святочные рассказы. Таким образом, развитие периодической печати в первой половине XIX века послужило толчком к появлению святочных рассказов. А оформляться жанр стал в рамках романтической прозы с её интересом к национальной старине и таинственному. Появляются литературные обработки святочных быличек. «Светлана» В.А. Жуковского использует сюжет о гадающей на святках героине.

 

Н.А. Полевой в 1839 году публикует повесть «Дурочка», где очень популярная быличка о приглашении «суженого на ужин …» приводится в форме рассказа героини[9],эта история рассказывалась на посиделках, по крайней мере в течение двух веков.

 

Впервые литературную обработку этой былички дал писатель, этнограф и фольклорист М.Д. Чулков, издававший на протяжении 1769 года журнал «И то и сио». Делал он это для того, чтобы напомнить своим читателям народные обычаи, которые к этому времени начали уже забываться в городе, особенно среди образованной публики.

 

Наряду с описанием святочных обрядов, публикацией подблюдных песен и пословиц,  относящихся к святкам, Чулков помещает несколько историй, приуроченных к святкам. Эти истории представляют собой переработанные им святочные былички, и одна из них как раз повествует о девушке, приглашающей «суженого на ужин». Но трагический рассказ (муж отсекает голову саблей жене за то, что женщина его волшебством приманила) видоизменяется и превращается в шутку[10]. Эту историю про девушку можно было прочитать в рассказе Ф.Д. Нефёдова «Чудная ночь», опубликованном в первом номере журнала «Будильник» за 1882 год. В преображенном виде святочные рассказы предстали перед публикой в романтической повести 1820-1830 годах Этнографический материал мог лежать в основе, но уже присутствовал в «олитературенном» виде, акцент в произведенияхсмещался на развитие действия (Н. Погодин, В. Одоевский, А. Бестужев-Марлинский, П. Гнедич).

 

Жанр   рождественского   рассказа  как особая разновидность повествования, приуроченного к зимним праздникам в русской литературе  появился значительно позже святочного – к сороковым годам XIX века. В течение долгого времени в России в миру праздновали святки, и только церковь праздновала Рождество. На Западе христианская традиция гораздо раньше переплелась с языческой. В частности, это произошло с обычаем украшать и зажигать на Рождество ёлку. Мы уже отмечали, что в России ёлка прививалась медленно. В указе 1699 года о перенесении новолетия с первого сентября на первое января Петр Первый повелел украшать ворота,  крыши трактиров и жилых домов еловыми и сосновыми ветками. Детские впечатления от первой домашней ёлки описываются С. Ауслендером в рассказе «Святки в старом Петербурге»[11]. В начале XX века ёлка была неотделима от зимних праздников. В.В. Розанов говорил, что он был крайне удивлен, узнав, что украшение ёлки в Рождество – недавний обычай нерусского происхождения[12].

 

Повторимся, что с серединой XIX века связывается появление первых рассказов с рождественской тематикой. Сначала случаи были единичны (Например, повесть московского писателя и актера К. Баранова «Ночь на Рождество Христово», вышедшая в 1834 году). Массовое же появление текстов наблюдается после того, как были переведены на русский язык знаменитые рождественские повести Диккенса начала 1840-х годов – «Рождественская песнь в прозе»,  «Колокола», «Сверчок на печи», а позже и другие. Католический и протестантский Запад остро ощущал потребность максимально приблизить к себе священные события и персонажи, поэтому и празднование Рождества приобрело не только религиозное, но и бытовое домашнее значение. Жалостливые святочные истории удачно адаптировали и переводили праздник с духовного на душевный человеческий язык. У Диккенса в повестях культ дома, культ очага, противостоящего уличному ненастью «Идеал уюта – идеал чисто английский; это идеал чисто английского Рождества, но больше всего – идеал Диккенса», – писал Честертон. Эти повести имели громадный успех у русского читателя и породили подражания, вариации. Одним из первых писателей, обратившихся к диккенсовской традиции, был Д.В. Григорович, опубликовавший в 1853 году в журнале «Московитянин» повесть «Зимний вечер»[13]. Исследователи утверждают, что появление русской рождественской прозы стимулировали и другие популярные произведения. Важную роль сыграли «Повелитель блох» и «Щелкунчик» Гофмана, а также некоторые сказки Андерсена, особенно «Елка» и «Маленькая продавщица спичек».

 

Рождественский рассказ содержит в себе моменты, роднящие его со святочной традицией. Это роль сверхъестественного, чуда, которое происходит на Рождество; следует отметить и роль беседы, которая часто служит обрамлением основного сюжета, а также тенденцией внезапным повествовательным ходам, которые придают произведению занимательность. Редкий святочный рассказ обходился без элемента чудесного. Составители рождественских альманахом помещали под одну обложку  Деву Марию и Иисуса Христа, привидений, призраков, злых духов и ангелов, ориентируя читателя на проблемы борьбы добра и зля. Двойственность, унаследованная святочным рассказом, жутковатая атмосфера святок уживалась с благочестивым церковным празднованием Рождества (хотя церковь и запрещает гадания и игрища). Но рождественский рассказ имеет и свою специфику. Во многих сюжетах особенно значительным оказывается элемент утверждения христианской добродетели, события трактуются в возвышенном тоне, потому что рождественские праздники становились, по выражению Достоевского, «днями семейного сбора», днями милосердия, примирения и всеобщей любви. Как когда-то свершилось чудо в Вифлееме, так оно должно свершаться в этот день. События происходят в великую ночь Спасения. Поэтому неутешенных не оставалось. Отсюда и то нетерпение, которое обычно охватывает человека перед Рождеством: оно объясняется ожиданием чуда. Ф.М. Достоевский в «Записках из Мертвого дома» описывал, как готовится к встрече с чудом человек даже в тех случаях, когда, казалось бы, ему нечего ожидать.

 

В святочные дни многие люди стремятся быть лучше и оценивают преступление, совершенное на Рождество, как особенно тяжкий грех. Задача авторов рассказов состояла в том, чтобы поселить в домах читателей праздничную атмосферу, оторвав от житейских забот, напомнить о труждающихся и обремененных, о необходимости милости и любви.

 

Поэтому и рассказы, приуроченные  к празднику, стали выстраиваться по определенному закону. Очень часто они имеют счастливые концовки: встречаются после долгой разлуки любящие, чудесно спасаются от неминуемой гибели, выздоравливает смертельно больной человек (чаще всего – ребенок), примиряются враги, чудесно преображаются безнравственные люди, забываются обиды… и тому подобное. Большинство рассказов начинаются с описания несчастий героев. Но сияние великого чуда праздника разлетается тысячами искр – чудо входит в частную жизнь людей. Не обязательно оно сверхъестественного порядка, гораздо чаще это чудо бытовое, которое воспринимается как удачное стечение обстоятельств, как счастливая случайность. В успешном стечении обстоятельств автору и героям видится Небесное заступничество. Логика сюжета рассказа подчинена преодолению неполноты, дисгармонии жизни.

 

В сознании людей запечатлелось, что день, когда родился Спаситель человечества, должен сопровождаться из года в год совершением новых чудес, потому что Рождение Христа - главное чудо мира. Наряду с такими текстами встречаемся и с трагическими, но часто это лишь на первый взгляд. Вспомним, например, рассказ Ф.М. Достоевского «Мальчик у Христа на елке». Ребенок умирает в рождественскую ночь.

 

Но православный читатель постарается не сильно предаваться скорби, зная, что счастье (доброту, маму, ёлку) герой получит не на земле, а на Небе[14]. Автор вступает в Небесные обители вместе с героем. Описание его «посмертного» блаженства как бы уравновешивает тяготы земного существования. После смерти обретает все, что не хватало ему в действительности. Все со всем оказывает в глубокой связи и  любви. « Претерпевший до конца спасется».

 

Нам, петербуржцам, особенно интересно почитать рассказы, действие которых происходит в родном городе. Е. Душечкина в своих статьях указывает, что некоторые писатели XIX века считали Петербург самым несвяточным местом в России.[15]

 

И. И. Панов – большой любитель русских святок – жаловался: «Может быть, внутри России святки сохраняют ещё и теперь поэзию старины… но Петербург давно утратил её [16]. Но в современных сборниках рождественских рассказов много можно найти петербургских. У них есть свои характерные особенности. Петербург строился очень быстро. Стал восприниматься как город фантастический, нереальный (вспомним произведения Пушкина, Гоголя, Одоевского). Возникали легенды о появляющихся привидениях. Сюжеты об оживших мертвецах, привидениях – типичные для святочных рассказов – были органично усвоены петербургской святочной литературой (Н.С. Лесков «Привидение в Инженерном замке»). «Миражное» пространство Петербурга в соединении со святочным временем как бы повышало способности человека к мистическим прозрениям, поэтому появлялись рассказы с мотивами вещих снов, пророчеств. Но есть рассказы прозаические, демифологизирующие Петербург (Бестужев-Марлинский, Лейкин). Таинственное событие получает реальное объяснение.

 

«Мальчик у Христа на ёлке» считается классическим петербургским рождественским рассказом. При создании его Ф.М. Достоевский опирался на сюжет баллады немецкого поэта-романтика Ф. Рюккерта (1788-1866) «Ёлка сироты». Этот сюжет – ребенок, замерзающий в рождественскую ночь на улице и попадающий после смерти на «Христову ёлку», – в дальнейшем стал необыкновенно популярен. В этом рассказе читатель оказывается свидетелем самого творческого процесса: когда из одной маленькой реальной подробности – случайно встреченный ребенок на петербургской улице – фантазия писателя создает целостную живую картину, реальную и фантастическую одновременно. «Я люблю, бродя по улицам, присматриваться к иным совсем незнакомым прохожим, изучать их лица и угадывать, кто они, как живут, чем занимаются и что особенно их в эту минуту интересует»[17].

 

Часто начинали ему вдруг мерещиться некие образы, события, стечения обстоятельств. « … Мне все мерещится, что это где-то и когда-то случилось, именно это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз. Мерещится, был в подвале мальчик, но еще маленький, лет шести и даже менее. Этот мальчик проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был…» Воображение уже невозможно остановить, и оно рождает рассказ, который помещен в январском выпуске «Дневника писателя» за 1876 год. М.М. Дунаев в своем труде «Православие и русская литература» пишет, что «так представить себе жизнь случайно встреченного ребенка может лишь тот, кто не напоказ несет в себе любовь к ближнему своему»[18] . Достоевский писал, что в праздник Рождества особое внимание уделялось детям, ведь он установлен в память рождения Божественного Младенца. Младенец Иисус, рожденный в пещере и положенный в кормушку для скота, воспринимался как защитник всех обездоленных, бедняков и, в первую очередь, детей.

 

Святочные и рождественские рассказы печатались, как правило, в периодических изданиях, и уже позже некоторые вошли в сборники святочных и рождественских рассказов. К концу XIX века количество газет и журналов растет. Возникает «массовый читатель». Пресса стремится удовлетворить его и политические, и общественные, и эстетические, и нравственные потребности. Святочный рассказ становится модной литературной формой. Издатели, нуждаясь в «святочном» материале, просили, умоляли своих постоянных авторов прислать новые рассказы. Такой интерес убеждал в том, что читатель, открывая газету, нуждается не только в новостях, но и в постоянном напоминании о вечном. Неизбежно стали повторяться сюжеты, возникать штампы. Это стало желанной пищей для всевозможных пародий. Одну из них можно прочитать в упоминаемой уже книге «Чудо рождественской ночи». Это рассказ В. Дорошевича «В аду». Наряду с пародиями газеты печатали и шутливые рекомендации писателям о том, как следует сочинять святочные рассказы. Так, например, «Речь» в 1909 году поместила следующее руководство для молодых писателей: «Всякий человек, имеющий руки, двугривенный на бумагу, перо и чернила и не имеющий таланта, может написать рождественский рассказ.

 

Нужно только придерживаться известной системы и твердо запомнить следующие правила:

 

1) Без поросенка, гуся, ёлки и хорошего человека рождественский рассказ не действителен.

 

2) Слова «ясли», «звезда», «любовь» должны повторяться не менее десяти, но и не более 2-3 тысяч раз.

 

3) Колокольный звон, умиление и раскаяние должны находиться в конце рассказа, а не в начале его.

 

Все остальное неважно»[19]. Такие пародии свидетельствовали о затрудненном этапе развития жанра.

 

Казалось, что он стал себя исчерпывать. Затем потрясения начала XX века – русско-японская война, революция 1905 – 1907 годов, первая мировая война. В это время литература становится политизированной (Манифест от 17 октября 1905 года). Святочные рассказы становятся мрачнее, все больше исчезает оптимизм, появляются мотивы бессилия перед царством зла. Поднимается проблема смертной казни[20]. В это время широкое признание получили модернистские течения в литературе и других видах искусства. Модернизм сопровождался ростом интереса интеллигенции к религии и к сфере духовного вообще.

 

В «руках» модернистов святочный рассказ изменяется, отдаляется от традиционной формы. Под влиянием писателей-модернистов рождественские номера газет и журналов превращались в своеобразные художественные сборники. Обычно в этих сборниках печатались представители разных литературных движений – М. Горький, А. Куприн, И. Бунин соседствовали с Ф. Сологубом, Л. Андреевым.

 

В эпоху революции и после нее долгие годы святочная традиция не исчезла  бесследно, бытовую нишу. Фольклорные былички жили в устной традиции у деревенских жителей. Святочный рассказ, видоизменяясь, перетекал в другие жанры, прежде всего кинематографические. Примером этого могут служить новогодние мультфильмы и сказки, кинофильмы (например, «Ирония судьбы, или с легким паром» Э. Рязанова). Потребность в светлом живом празднике не утратилась из-за идеологических заслонов.

 

Святочной ёлке пришлось превратиться в новогоднюю, сменив, правда, лучистую золотую звезду на макушке, символизирующую звезду Вифлеема, на красную пятиконечную звездочку.

 

Святочная словесность продолжала жить в литературе русского зарубежья. Благодаря усилиям писателей и журналистов уже с начала двадцатых годов во многих центрах эмиграции создаются журналы и газеты, которые продолжают в новых условиях традиции старой журнальной практики. Там можно было встретить произведения И. Бунина, А. Куприна, А. Ремизова, В. Набокова[21].

 

Но как и в Советской России, святочная традиция в эмигрантской литературе стала жертвой политических событий. Крупнейшая газета эмиграции «Последние новости» уже в 1939 году прекращает публикацию святочных рассказов.

 

И вот святочные и рождественские рассказы возвращаются на страницы современных газет и журналов, начинаются публикации сборников рассказов наших классиков, предлагаются сценарии праздников.

 

Во многих образовательных учреждениях наблюдается стремление вернуться к тем формам культурной жизни, которые были насильственно прерваны. Делаются попытки воскресить у современного человека чувство «календарности». Календарная реформа(14 февраля 1918 года. Введение в РСФСР летоисчисления по Григорианскому календарю)[22] отменила русский обрядовый цикл, что, по мысли ее авторов, соответствовало идее разрушения старого мира до «основания» и построения нового.

 

В наше время возвращается теперь календарная обрядность, а вместе с ней – святочная литература[23]. Педагоги делятся опытом на Рождественских чтениях, участвуют в конференциях «Круг светлых дней». Преподаватели литературы стали рассматривать на уроках лучшие классические образцы святочных рассказов. В данной работе делается попытка предложить для рассмотрения некоторые материалы по изучению святочных рассказов на уроках литературы в школе.

 

Рассмотрев жизнь святочного рассказа от истоков до наших дней, необходимо сделать обобщения.

 

Вначале святочные рассказы существовали в устной традиции. Затем календарные рассказы попадали в работы этнографов, которые на их основе реконструировали праздничный ритуал, мифологические представления и мифологических персонажей.

 

Записывать такие тексты начали только с конца XIX века. Громадный материал содержится в архиве Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева[24]. В 1987 году была издана большая коллекция устных народных рассказов, собранных иркутским фольклористом В.П. Зиновьевым[25]. Жанр этот от самих рассказчиков получил название «быличек» (суеверных меморатов) и «бывальщин» (суеверных фабулатов). В научный оборот эти термины введены еще в начале XVIII века фольклористами братьями Юрием Матвеевичем и Борисом Матвеевичем Соколовыми[26].

 

Сюжеты быличек и бывальщин часто приурочиваются к тому или иному календарному празднику. Святочные рассказы обычно повествовали о происшествиях с гадальщицами или о встречах с нечистой силой.

 

По мере того как увеличивался разрыв между городской и деревенской жизнью, календарная обрядность, а вместе с ней и календарные рассказы, постепенно начинали забываться и уходить из городского быта. И в деревне с конца XVIII – начала XIX веков праздничные «действа», по мнению Н.А. Миненко, чаще не имели обрядового смысла, а выполняли эстетическую, развлекательную функцию (Миненко Н.А. Досуг и развлечения у русских крестьян Западной Сибири в XVIII – пер. пол. XIX в.// Сов. этнография. 1979. №6 с. 26).

 

В столичных городах культура календарных праздников поддерживалась искусственно. На это указывают мемуары С.А. Порошина и А.Т. Болотова[27]. Русский город представлял собою сложное сообщество, сильно дифференцированное по социальным и культурным признакам. Городские жители больше разобщены по сравнению с деревенскими, поэтому население города лишается веселости народных гуляний. Праздники справлялись «в своем кругу». Правда городские власти устраивали гуляния, ярмарки, балаганы, святочные и масленичные представления, в дворянских домах устраивались балы-маскарады с ряженьем и играми (жмурки, фанты, шарады). Однако, несмотря на эти меры, как традиционные святочные обряды и обычаи, так и календарный фольклор в городе от поколения к поколению все более и более забывались. Тем самым прерывалась традиция. Хоть в малой степени компенсировать эту потерю взяли на себя средства массовой информации. Из периодических изданий городской читатель получал необходимое ему чтение, предназначенное специально для праздника.

 

Периодическая печать со временем принимает на себя ту общественную функцию, которую выполняют рассказчики во время календарных праздников.

 

Чем было для людей время святок?

 

1) Они считались временем разгула инфернальных сил

2)  Люди испытывали желание узнать судьбу

3) Святки – время сборов, вечеринок, «бесед», «игрищ»

4) Отличительной чертой святочного поведения являлось ряженье

5) Святки были временем, особенно напряженным в матримониальном отношении: святочные игрища являлись местом знакомства, выбора невест, гадания о суженом.

 

В XIX веке через дворовых людей былички становились известными в дворянской среде, особенно среди детей.

 

Устные святочные рассказы образованных кругов русского общества носили разнообразный характер – от бытовых и этнографических зарисовок до народных историй о «нечистой силе», которые переделывались в соответствии с образовательным уровнем слушающей публики. И уже отсюда, из семейного предания, они проникают в печать в обработанной литературной форме.

 

Являясь в значительной мере сублимацией святочного поведения у таких людей, которые не имели возможности праздновать святки и которые начинали утрачивать или уже утратили знание святочной обрядности, такие рассказы свидетельствуют о переходе устных текстов в новую сферу культуры – письменную. Результатом этого процесса явилось возникновение жанра литературного святочного рассказа.

 

Литературный святочный рассказ возникает на основе фольклорного. История этой жанровой разновидности прослеживается на протяжении трех веков – от XVIII века и до настоящего времени, но становление и расцвет его наблюдается в последней четверти XIX века.

 

Итак, начиналось все с «олитературивания», фольклорных сюжетов. Рассмотрим отличия фольклорного рассказа от литературного:

 

1) Во-первых, литературный святочный рассказ гораздо больше фольклорного по объему

 

2) Фольклорный святочный рассказ адресован непосредственно носителям народной традиции, поэтому нет необходимости в пояснениях этнографического и бытового характера. Потребителю литературных святочных рассказов нужно множество разъяснений. Рассказы наряду с развлекательной приобретают еще и познавательную функцию.

 

3) Авторы литературных святочных рассказов, ориентированных, главным образом, на традицию русской психологической прозы, обычно стремились старательно обрисовать характер персонажей, их состояния, переживания и т.п.

 

Деревенский рассказчик мог ограничиться констатацией факта.

 

4) Фольклорный святочный рассказ, как правило, начинается сразу же с описания святочного происшествия. Только вводится наречие времени: «раз», «давно это было». Литературный святочный рассказ почти всегда имеет пространную экспозицию, которая предваряет описание святочного случая.

 

5) В фольклорном рассказе существует установка на истинность происходящего и реальность действующих лиц.

 

Русскому литературному святочному рассказу сверхъестественные коллизии, как правило, не свойственны (Хотя именно сверхъестественность – главная тема таких рассказов). Однако то, что может показаться героям сверхъестественным, фантастичным, чаще всего получает вполне реальное объяснение.

 

Теперь мы, опираясь на характеристику жанра, кратко охарактеризуем феномен святочного рассказа.

 

 

Повествования XVIII века о “святочных” событиях немногочисленны. Одни из них связаны с традицией рассказывания в городской среде разнообразных историй и анекдотов, в основе которых, возможно, лежали реальные события (“Повесть о Фроле Скобееве”), другие же представляли собой литературные переделки бытовавших в народе святочных быличек (Например,“Святочные истории” М.Д. Чулкова).

 

“И то и сио” – первый опыт русского периодического издания, построенного по календарному принципу. С ним связаны первые опыты святочного рассказа.

 

Святочная словесность XVIII века включает в себя большое количество драматических текстов. Русское народное сознание издавна знало святочные действа: «Царь Максимилиан», «Лодка», «Мнимый барин». Популярны были кукольные представления – рождественские драмы и вертепные действа.

 

Святочная и рождественская драматургия нефольклорного происхождения возникает в конце XVII – нач. XVIII в. под влиянием западноевропейских рождественских мистерий.

 

Во второй половине XVIII века ставились комедии и комические оперы, либо изображающие святки, либо связанные с ними сюжетно.

Популярностью пользовалась написанная в 1799 г. опера С.Н. Титова на либретто А.Ф. Малиновского «Старинные святки».

 

Интерес к святкам драматургов конца XVIII века объясняется той идеализацией народной культуры, которая характерна для периода формирования романтических представлений и выработки концепции народности в литературе и искусстве. Святки рассматриваются здесь как средоточие русской национальной жизни.

 

Святочная драматургия продолжала жить и в XIX веке.

 

 

Следующий этап становления литературного святочного рассказа связан с творческими поисками эпохи романтизма.

 

В №1 «Вестника Европы» за 1813 год опубликована баллада В.А. Жуковского «Светлана».

 

Тема народных святок, ставшая популярной в 20 - 30-х годах, уже витает в воздухе, и Жуковский подхватывает её. Для «русской баллады» ему необходима «национальная» тема.

 

Во второй половине 1820-х годов повышение внимания к календарной словесной совпадает с периодом становления русской фольклористики и этнографии. Известны этнографические труды В.Б. Броневского, И.М. Снегирёва, М.Н. Макарова, П.П. Свиньина.

 

Появились и художественные произведения Н.А. Полевого, М.П. Погудина, О.М. Сомова, А.А. Марлинского, Н.Ф. Павлова, Лажечникова, В.Ф. Одоевского, В.А. Соллогуба, В.И. Даля и др.

 

В некоторых текстах 1830-х годов святочные эпизоды и фольклорно-этнографические [28] описания переплетаются с сюжетной канвой светской повести (Марлинский «Страшное гадание»).

 

Исследователь Душечкина Е.В. считает, что произведение Н.А. Полевого «Святочные рассказы» вводит в культурный и литературный оборот термин «святочный рассказ» (Опубликован в декабрьском номере «Московского телеграфа» за 1826 г.).

 

В первые десятилетия XIX века были выработаны основные разновидности текстов со святочным сюжетом, закрепившиеся в литературе последующих десятилетий. Во-первых, это «простонародный» рассказ с этнографическими вставками, в которых святки изображались как уходящая форма идеальной жизни. Во-вторых, это светская повесть с маскарадной интригой, которая охотно пользовалась святочными сюжетными ходами. В-третьих, это фантастическая повесть, на которую, полагают исследователи, большое влияние оказывает творчество Гофмана (темы двойничества, двоемирия, сна). Одоевский, Марлинский.

 

Множество текстов этого периода не образует, однако, особого литературного жанра, и введенное в обиход Н. Полевым словосочетание «святочный рассказ» все еще остается лишенным терминологического смысла.

 

 

Литература и этнография середины XIX века в процессе изучения народных святочных обычаев и обрядов продолжали дополнять друг друга.

 

В середине века в связи с остротой крестьянского вопроса и с возрастанием интереса к народным проблемам «святочные» тексты начинают создаваться на материале современной и социально окрашенной деревенской жизни.

 

Первым писателем, проявившим интерес к календарным праздникам в крестьянской среде, был Д.В. Григорович. Его святочный рассказ «Прохожий» и пасхальная легенда «Светлое Христово Воскресение» (1851 г) – свидетельство тому.

 

Писатель Ф.Д. Нефедов пополнил «святочную» традицию несколькими десятками текстов (Сборник рассказов вышел в 1895 году). Его рассказы этнографичны и фольклористичны. В «Современнике» читатели встречались с публикациями И.И. Панаева.

К середине XIX века появляются рассказы, связанные с праздником Рождества Христова. К Рождеству 1843 года в Англии выходит повесть Чарлза Диккенса «Рождественская песнь в прозе», затем остальные произведения. Ими он ответил на обращенную к нему просьбу написать статью о социальном неравенстве в Англии. Эти повести породили целую цепь подражаний. Они были популярны в Европе и в России.

 

Русские писатели откликнулись на «завет» Диккенса. В 1861 г. в «Русской беседе» начинают печататься «Записки из Мертвого дома» Достоевского. Писатель включает в них главу, посвященную празднованию на каторге дня Рождества Христова. Достоевский называет Святки «днями семейного сбора».

 

Почти одновременно с рассказами о «рождественском чуде» в русской литературе появляется «антагонистическая» разновидность рождественского рассказа. Эти тексты о тяжелой жизни, о горе, разлуке на Рождество.

 

 Примером антирождественских рассказов может служить очерк «Святочный рассказ. Из путевых заметок чиновника» М.Е. Салтыкова-Щедрина;  Л.А. Полонский «Любушка».

 

В это время появляется множество так называемых «ёлочных текстов». Сюжетно их можно классифицировать так:

 

1) Цикл рассказов, центром которых оказывается сама ёлка – героиня праздничного торжества. Здесь исследователи указывают на влияние сказки Г.Х. Андерсена «Ёлка». Сюжетным центром в которой стоят события рождественского или новогоднего празднества, является идея семьи, милосердия, всепрощения. Эти рассказы очень разнообразны по тематике. В них и безудержное детское веселье, и глубокое разочарование, и другие тяжелые переживания. На русской почве, к примеру, «Записки рождественской ёлки» Н.А. Лейкина. Рассказ – фельетон Достоевского «Ёлка и свадьба» (1848 г.). Назовем некоторые рассказы, подчеркивающие контраст между идеалами и действительностью: конец XIX в. Н.Н. Каразин «Кровавая ёлка» (о душевном потрясении девочки, оказавшейся в помещении, заполненной чучелами и шкурами зверей)

 

2) Группа рассказов, восходящих к европейской традиции. В них явно влияние сюжета сказки Андерсена «Девочка с серными спичками» и стихотворения Ф. Рюккерта «Ёлка сироты». Это рассказы: Салтыкова-Щедрина М.Е. «Ёлка» (входит в «Губернские очерки), Достоевского Ф.М. «Мальчик у Христа на ёлке», Мердера Н.И. «Из жизни петербургских детей» (нищенки), К.М. Станюковича «Рождественская ночь», «Ёлка».

 

С середины века не без помощи литературы «культивация» ёлки набирает темп.

 

Этнографических изысканий в это время становится меньше. Появляются тексты с мотивами праздника Рождества, опирающиеся на христианские заповеди. Возникает детская литература, и вместе с нею – детский рождественский рассказ и святочный рассказ, что явилось следствием активного роста детской периодики и внимания к проблемам воспитания и просвещения детей.

 

Множество рассказов печаталось в журнале Ишимовой «Звездочка».

 

Например:

Нравоучительные рассказы С.М. Макаровой «Подарок сестрице», «До праздника».

Ярцова Л. Рассказы для детей. СПб. 1861

Михайлова В.В. К праздникам: Рассказы двенадцатилетнему человеку. СПб., 1884

Мамин-Сибиряк Д.К. Зимовье на Студёной//Мир Божий. 1852. Январь. Отд.1.

 

Итак, интересуясь народными святками и восхищаясь рождественскими рассказами Диккенса, русские писатели существенно углубили воспитательный потенциал святочной словесности.

 

 

Это время характеризуется активным ростом и расширением периодической печати. Стремительно увеличивается число святочных рассказов. Публикуемый в периодике святочный рассказ начинает осознаваться как специфический литературный жанр – как разновидность рассказа со своими жанровыми характеристиками – мотивами, композицией, героями.

 

Ровно через сто лет после первых опытов М.Д. Чулкова настало время, когда можно было сказать о святочном рассказе, что его становление закончилось.

 

В 1873 году рассказом «Запечатленный ангел» начинает свое «святочное» творчество Н.С. Лесков. Он становится мастером и теоретиком святочного рассказа.

 

Русский святочный рассказ конца XIX века стремился к жесткой форме и, одновременно с этим, являясь жанром периодической печати, обладал способностью как оперативно реагировать на новые потребности и модные веяния русской общественной жизни, так и напоминать читателю о вечных нравственных нормах и истине. Конец XIX века считается временем «святочного бума» в литературе. Почему это стало возможным?

 

Во-первых, повышается светский престиж праздника Рождества.

 

Во-вторых, резко увеличивается рост периодических изданий.

 

В-третьих, происходит демократизация читательского контингента.

 

Мы снова можем говорить о произведениях, в которых читатель встречается с самыми разнообразными вариантами мотива «рождественского чуда».

 

Софист Л.  Новогоднее счастье// Родина.1886г. №52

Домбровский Ф. Канун Рождества// Родина 1886. №51

Нефедов Ф. В лесу// Русские ведомости.1898.№298.3 дек.с.3

Волконская М. Солидный подарок: Свят. р-з//Нива.1897.№52

Куприн А.И. Чудесный доктор//Киевское слово. 1897. № 3578. 25 дек.

 

Среди них были «антирождественские рассказы» с секулярным содержанием, и делался упор на изображение  безжалостной реальности жизни.

 

Овсянников М. Ёлка//Сибирский вестник. 1887. № 151. 24 дек.

Бунин И.А. Праздник. Сказка//Русская жизнь 1891. № 351. 25 дек.

Полонский Я.П. Дорогая елка//Огонек. 1879  №4 с. 86-92

Григорович Д.В. Рождественская ночь//Григорович Д.В. ППС. СПб., 1896. т.12. с.5-32

Чехов А.П. «Страшная ночь»

                        «Ночь на кладбище»  пародии на страшные истории       

                        «Сон» (1885)

                        «Ванька»

                        «Рассказ госпожи NN»

                        «Бабье царство»

                        «На святках» (1900)

 

В это время возникает множество штампов. Сюжеты повторяются. Это дает пищу для  пародии. Но к «святочному» творчеству подключаются мастера и возникает святочная классика». (А.П. Чехов , Н.С.  Лесков и др.)     

  

 

На развитие литературы стали влиять политические события. Святочные рассказы становятся мрачнее, все больше исчезает оптимизм, появляются мотивы бессилия перед царством зла.

 

В это время (начало века) широкое признание получили модернистические течения в литературе и других видах искусства. В руках модернистов святочный рассказ отдаляется от традиционной формы. Рождественские номера газет и журналов превращались в своеобразные художественные сборники. В них печатались А. Куприн, И. Бунин, Ф. Сологуб, Л. Андреев и другие.

 

 В эпоху революции святочная традиция почти вымирает. Издания контролируются советской властью.

 

Но писатели завуалированным способом к давней революционной традиции. Оставалась ностальгия по мотивам семейного счастья, чудес, уюта домашнего очага. И сама елка выжила и перекочевала из XIX века в XX век, пережив борьбу противников.

 

Какие мы можем вспомнить рассказы?

 

Введенский «Елка у Ивановых»

Зощенко М. «Елка»

Гайдар А.П. «Чук и Гек»

Пастернак Б. «Вальс со слезой»

 

Какое-то время святочная словесность продолжала жить в литературе русского Зарубежья.

 

Можно было встретить произведения И. Бунина, А. Куприна, А. Ремизова, В. Набокова. Но как и в Советской России, святочная традиция в эмигрантской литературе становится жертвой политических событий.

 

Эмигрантская газета «Последние новости» в 1939 году прекращает публикацию святочных рассказов.

 

Святочная традиция затем перекочевала в кинематографический жанр. У нас в памяти сохранился фильм, снятый по советской повести «Ирония судьбы…», которая до сих пор не сходит с экрана.

 

После девяностых годов XX века святочные и рождественские рассказы стали возвращаться на страницы газет и журналов. Они публикуют рассказы классиков XIX века и совсем «свежие» рассказы. Святочная литература активно возвращается.